Звезды Подмосковья

Наталья Беляева: Если тебе обязательно нужно в Австралию, то надо сесть в лодку и грести на юг.

В подмосковном имении А.П. Чехова Мелихове, где находится Музей-заповедник великого писателя, почти 10 лет назад известным режиссером и педагогом Владимиром Байчером по инициативе генерального директора музея Константина Бобкова был создан театр «Чеховская студия». За эти годы в этом театре было поставлено 14 спектаклей по произведениям А.П. Чехова и ряда других писателей. Последней по времени премьерой театра стал спектакль «Чехов. Чайка», созданный на «пленэре» чеховской усадьбы в год 155-летия писателя, 120-летия его великой пьесы и 75-летия Музея-заповедника. Первая  часть этого удивительного, уникального спектакля играется на берегу дивного пруда «Аквариум», куда персонажи «Чайки» собираются на просмотр спектакля Константина Треплева. Нина Заречная приплывает к ним на понтонном плоту в белоснежных одеяниях в образе пришельца из космоса, а откуда-то сверху раздается громовой глас, вещающий о людях, львах, орлах и куропатках и мировой душе. Дальнейшие перипетии пьесы происходят на крокетном поле, а заключительная часть – в «Театральном дворе» - мощном бревенчатом срубе, где авторы спектакля расположили музей истории постановок пьесы «Чайка». Впрочем, не буду раскрывать все секреты этого спектакля, чтобы не разрушить интригу. Надеюсь, что читатель весной или летом следующего года непременно посмотрит его в Мелихове. А сегодня предлагаю вам беседу с одной из лучших актрис Мелиховского театра заслуженной артисткой России Натальей Беляевой, которая приехала в Подмосковье из провинции, где прослужила на разных сценах почти 25 лет и сыграла более 50 ролей в лучших пьесах мирового репертуара. В Мелихове Наталья служит почти три года, и уже успела снискать любовь и уважение зрителей своими блестящими ролями в чеховской «Дуэли», спектаклях «Добрый вечер, папа!» по пьесе Александра Вампилова «Старший сын», «Заповедник» по повести Сергея Довлатова, а также инсценировках рассказов писателя и нескольких детских спектаклях. Но по-настоящему звездной ролью актрисы стала Ирина Николаевна Аркадина в «Чайке» - великолепная примадонна, которая «царствует» в замкнутом мирке поместья Сорина. Ее энергия, очарование и драйв поразительны!  Глядя на нее, у меня возникали ассоциации то с действующим вулканом, то с айсбергом, скрывающим 9\10 своей мощи. Эта непредсказуемая Аркадина может дать роскошный театральный «мастер-класс» перед спектаклем сына на зыбких понтонных плотиках, спущенных на воду. Или между делом подтвердить действием свой тезис о том, что ей впору играть пятнадцатилетнюю девочку, и без труда сесть на шпагат на крокетном поле. Аркадина Натальи Беляевой красива, женственна, сильна духом, лукава, таинственна, горяча, самолюбива, немного взбалмошна, но, при этом, глубоко трагична: она безумно любит Тригорина и, наверное, могла бы покончить жизнь самоубийством, если бы он ее бросил. Автору этих строк как-то раз посчастливилось оказаться буквально в нескольких метрах от актрисы во втором акте спектакля на крокетном поле, и меня до дрожи поразила глубина трагедии, скрытая в прекрасных  глазах ее Аркадиной. Наша беседа с актрисой оказалась на редкость интересной и порой достаточно острой. Кому-то точка зрения героини публикации по ряду вопросов может не понравиться. Но, как говорил один из героев чеховской «Чайки»: «Каждый пишет, как хочет и как может». Резкость суждений замечательной актрисы лишь подчеркивает ее страстную заинтересованность в том деле, которому она служит.

Alma-mater, самовоспитание и действующий вулкан.

Наталья, в вашей творческой «анкете» сразу бросается в глаза тот факт, что вы окончили курс известного режиссера и педагога Петра Монастырского в Самарском театральном училище. Сохраняется ли в вас до сих пор профессиональная база, которая была заложена тогда?

Когда Петр Львович набрал курс, он нам сказал: «Ребята, мы вам поможем, чем сможем. Но в принципе эта профессия такова, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Помочь можем, а дальнейшее зависит от того, как вы себя сами сформируете, насколько хватит у вас ума, души и дарования этим пользоваться и развивать». Поэтому по большому «гамбургскому» счету я считаю, что образование – категория до известной степени формальная. Это, так сказать, дверь, в которую вы намерены войти, вооружившись инструментом. Убеждена, что многие считают по другому. Но моя жизнь подсказывает мне именно такую точку зрения.

Много ли вам приходилось работать над собой в профессиональном плане после окончания училища?

Все, что я сейчас имею в профессии – это самоформирование. Мне повезло, что удалось много играть. Но до определенного времени многое из того, что происходило со мной, я не осознавала. Ведь в молодости ты профессией особо не занимаешься. Ты хочешь, прежде всего, получать впечатления от жизни. А профессия идет рядом. Если ты хорошо сыграл одну роль – это здорово. Значит, тебе дадут другую, третью и т.д. А если не повезло?! Так что в молодости я особо не задумывалась о профессии. И вообще, осознанно я в ней существую только последние лет семь. Настоящий творческий кайф я получила в своем последнем спектакле в Оренбургском драматическом театре. В той роли я по-настоящему «купалась» в профессии. Стало вдруг очевидно, что неосознанный набор актерских навыков, а так же опыт счастий и несчастий, приобретений и потерь - перешел в новое качество. С тех пор я существую в профессии гораздо более осознанно, получаю от этого большое удовольствие и в связи с этим ставлю перед собой новые цели. 

Случалось ли, что театр вас разочаровывал?

Никогда! Мне не в чем было разочаровываться. Я всегда играла лучшие роли мирового репертуара, и это доставляло мне грандиозное удовольствие. Впрочем, все, что происходит в театре, всегда было мне по душе. 

Выпускники столичных театральных вузов, приходя на работу в театры, часто попадают «в засол». Т.е. несколько лет ждут своей роли, до поры-до времени выходя на сцену в массовке. Был ли «засол» в вашей творческий жизни?

Нет. После окончания училища я стала работать в Ивановском драматическом театре и играла там довольно много. Потом были Нижний Новгород, Березники и Оренбург. Так что ни «засола», ни больших пауз между ролями не было. 

Применима ли к вашей актерской индивидуальности такая категория как амплуа? Случалось ли, что вас удивляли предложения режиссеров?

Эта тема в моей жизни не возникала никогда. Меня всегда предлагали самые разные роли, благодаря чему стало понятно, что я – актриса разноплановая. Но это проявилось не сразу. Был период, когда я играла всех своих героинь, вроде, и хорошо, но практически одинаково, опираясь на накопленный жизненный опыт. Мне даже как-то раз об этом сказали на обсуждении спектакля. А потом возникло опять же новое качество, и я стала играть разнообразнее. Театр – это такой «механизм», который – если ты ему не изменяешь – формирует тебя правильно и гармонично. 

Вы - импульсивная, яркая, взрывная актриса. Глядя на вас в чеховской «Дуэли» В Мелиховском театре, у меня возникли ассоциации с действующим вулканом! Этот вулкан в вас сидел всегда?

Говорят, что да. Режиссеры и коллеги говорили, что у меня мощная энергетика. Но я не считаю, что это какая-то особая моя заслуга. Просто, такая данность.

Кстати, о неосознанности. Не кажется ли вам, что в работе актера должно присутствовать это качество, которое иными словами можно назвать вдохновением?

Конечно, но одно другое отлично дополняет… Вот, например, мой сын сейчас учится очень осознанно, анализирует себя, свои проявления. Он невероятно много читает! Иногда спрашивает меня, читала ли я что-то? Я легкомысленно признаюсь, что не читала. Он отвечает: «Мама, читай книги, а то мне скоро не о чем будет с тобой разговаривать!»

Ну, может быть, мужчина и должен обладать аналитическим умом, а женщине-актрисе это не обязательно?

Может быть…Женщина должна быть, прежде всего, красивой, талантливой, желанной, эффектной, темпераментной! Но, это, конечно, шутка. Профессионал должен понимать то, что он делает. Если бы я была более ответственной в работе, то, может быть, мои роли стали бы гораздо интереснее. Но, с другой стороны, тогда я была бы лишена какой то, может быть очень важной части эмоционального опыта (как верно сказал об Аркадиной Костя Треплев: «Ей хочется жить, любить, носить светлые кофточки...»), связанного с важной частью моей личной жизни. А ведь это тоже актерская платформа. Где то читала: если художник, в силу каких-то обстоятельств, лишён опыта тяжелых переживаний, ему следовало бы купить его за большие деньги! Так вот: я, прежде всего за жизнь!

Локомотивы и балласт, Лермонтов и шалости английских леди.

Вернемся к вашей творческой биографии. За 16 лет работы в Оренбурге вы сыграли более 50 ролей, т.е. больше, чем по три роли в год. Не многовато ли это, не заедала ли вас работа?

Надо знать, что такое провинциальный театр. Там три названия в год – это нормально. (Хотя и в Москве в некоторых театрах сейчас ставится не меньше). Если режиссер и актеры готовы, то достойный спектакль можно сделать и за месяц! А уж за три – я вас умоляю! Но в провинции, как и везде, есть актерский балласт, который годами бездельничает и ничего не играет. С другой стороны, есть «локомотивы» (не путайте с фаворитами). Эти люди хотят и могут работать, они не болеют, не проявляют свой дурной характер. Я всегда была (и остаюсь до сих пор) выносливой рабочей лошадью. Поэтому и играла в каждом новом спектакле. Отсюда – по три роли в год. И это вовсе не многовато и «не заедало». И мне это нравилось – копаться в психологии каждый раз новых персонажей. Ведь это своего рода наука, исследования. Хотя многие несведущие люди иронически усмехнутся: мол, ничего сложного – вышел, произнес текст – «делов то»! 

Один известный режиссер на мой вопрос, где ему комфортнее и интереснее работать: в провинции или столице, – ответил однозначно: конечно, в провинции! И добавил: «В провинции у актеров всегда накоплено столько желания играть, что у них это получается всегда гораздо личностнее, «теплее», заинтересованнее, чем в Москве». Вы согласны с ним?

Вообще, у провинциальных актеров довольно грустная ситуация. Драматический театр обычно в городе всего один. И нет никакой альтернативы для творческого раскрытия и, что греха таить, для заработка. Меня в последние годы это стало душить: я не могла нигде сделать что-то еще! В Москве я работаю с прекрасным, умным, образованным, талантливым режиссером Владимиром Байчером. Но могу пойти в кино, где сталкиваюсь с совершенно другой ситуацией. Я озвучиваю фильмы, и т д...И благодаря всему этому могу разнообразить свою профессиональную жизнь. А в провинциальном театре актеры смотрят в глаза приезжающему из столицы режиссеру. И, действительно, хотят играть, потому что ничего другого нет. А в Москве у этого режиссера ситуация сложнее, он должен заинтересовать, убедить и повести за собой актеров. Поэтому в Москве, скорее всего, ему менее комфортно. А там ты – варяг, московский гость и априори оказываешься в комфорте! Тобой занимаются, большой коллектив работает на тебя! Ну, это на мой взгляд. Может быть, я и ошибаюсь.

Давайте продолжим разговор о вас. За одну из ролей - баронессу Штраль в «Маскараде» М.Ю. Лермонтова в Оренбургском театре - вы получили несколько призов на фестивалях. Сейчас, вспоминая этот спектакль и эту роль с высоты прожитых лет, вы по-прежнему оцениваете его достаточно высоко?

Это был очень хороший спектакль. Отличительная особенность режиссера Рифката Исрафилова состоит в том, что он умеет организовать комплексный процесс работы над спектаклем, привлекает талантливых людей - художника, балетмейстера, композитора и, конечно, актеров. Он способен направить работу всего коллектива на свою идею. Что касается Штраль, то основная идея Рифката Вакиловича состояла в том, что она – глубоко несчастная женщина, которую в молодости выдали за какого-то старика Штраля - неравный брак... После его смерти она осталась богатой, но одинокой. И влюбляется, потому что безумно голодна этим чувством, и, увы, не находит того, что ищет... Знакомая ситуация? И, не желая никому зла, попадает под жернова судьбы. Она ведь не знала, что браслет, который она нашла, принадлежит Нине, она никак не могла предположить, что Звездич поднимет на уши весь Петербург, чтобы её найти. Дальше ситуация становилась все хуже и хуже. Она испугалась. Можно её винить за это? Сейчас, наверное, я сыграла бы ее по-другому, имея в виду какие-то актерские проявления. Но смысл бы оставила прежним. Кстати, ее и отмечали зрители и критики потому, что многим впервые эту женщину было очень жаль! В этом и состояла новизна режиссерского подхода к этому образу. И мне удалось это сыграть. Наверное, у меня что-то накопилось в душе к тому времени для этой роли.

В 2004 и 2005 годах вы сыграли две роли в чеховских пьесах, причем двух Маш: первую - в «Чайке» в спектакле режиссера Иосифа Райхельгауза, вторую - в «Трех сестрах» Рифката Исрафилова. Какое впечатление произвели на вас эти первые встречи с драматургией Чехова?

Это были не первые встречи с его драматургией. Первая случилась в «Вишневом саде» режиссера Изяслава Борисова в том же оренбургском театре, где я сыграла Варю. Но тогда я была совсем молодая, и поэтому все было очень неосознанно! Что касается «Чайки», то это был интересный опыт. Когда ты долго работаешь в одном театре, причем, с одним режиссером, ты привыкаешь к обстановке, к методам работы и начинаешь ехать в привычной профессиональной колее. Но когда появился Райхельгауз, он предложил такое, чего мы поначалу совершенно не поняли. Потом стали примерять к себе. И у меня так примерилось, что Иосиф Леонидович потом в интервью сказал, что такая актриса, как Наталья Беляева могла бы украсить любой московский театр. Ну, вот...украшаю....

А какой была ваша Маша Прозорова в «Трех сестрах»?

Я считаю, что она у меня не получилась. Я не нашла в ней ничего, что бы во мне отозвалось и зазвучало. Такое бывает… Штраль во мне не просто звучала, а звенела! Любила я также Серафину в "Рабе своего возлюбленного" Лопе де Вега и десяток других ролей... А Машу в «Трех сестрах» я не поняла, она прошла мимо, не получилась. За исключением сцены отъезда Вершинина.

Всегда ли вам было комфортно работать с режиссерами? Случалось ли спорить или даже конфликтовать с ними? 

Нет, не случалось! Конфликты вещь деструктивная. Не было ни одного режиссера, с кем бы я не нашла общий язык. Противоречий здесь быть не может по определению. Все просто: спектакль ставит режиссер, а актер обязан выполнять его задачи. Высказывать точку зрения, что то предлагать, даже много надо предлагать - это да, а конфликтовать?... Актеру и режиссёру ввиду специфики работы, совершенно нечего делить. А умный режиссёр вообще, всегда одаривает. И когда я слышу реплики, типа: «Это не мой режиссер!», то хочется сказать такому артисту: "А может, это не вполне твоя профессия?". Никто не отменяет актерскую индивидуальность, мировоззрение, точку зрения на произведение, но ведь последние 100 лет главной фигурой в театре является режиссер! Надо находить консенсус. Меня все режиссеры исключительно обогащали, разлада не было никогда.

И даже с таким непростым режиссером, как Нина Чусова?

Ой, Нина замечательная! А что значит – непростая? Резкая, дерзкая, вызывающая? Но ведь профессия-то мужская. Один мой педагог шутил, что девочкам нельзя заниматься режиссурой, потому что у них тогда начнут расти усы...в душе... Нет, это не про Нину! Она чрезвычайно талантливая и «гиперженственная» - у Нины трое детей и красавец муж.

Вашей последней ролью в Оренбургском театре стала Каролина Эшли в «Недоступной» Сомерсета Моэма. Удалось ли вам в полной мере проявить в этом спектакле свой комедийный дар?

Надеюсь. Там все сошлось: и автор, и спектакль, и роль! Там можно было пошалить, подурачиться. Это было похоже на фильм Игоря Масленникова о «Шерлоке Холмсе» в том смысле, что спектакль отражал наш взгляд на англичан. И я постаралась показать мое понимание того, кто такие английские леди. 

Мне кажется, что вы вообще любите пошалить, побалагурить на сцене?

Ну, конечно… Это же такое удовольствие! Но переходить грань, конечно, не стоит, А это у актеров, в том числе, у меня иногда случается. Когда «раскалываешься» на сцене и потом тебя несет не туда, после чего ты долго не можешь вернуться в сюжет. Но все же шалости – это часть актерского профессионального удовольствия, и в этом отказывать себе было бы жестоко. Я вообще не понимаю слишком серьезного отношения к чему бы то ни было. В этом случае начинаются трагические перегибы: такой синдром Сальери, например...

Последний вагон, Австралия и театр при музее.

2011-й год. Примадонна уезжает из ставшего родным Оренбургского театра. Что стало причиной такого резкого шага?

Это было печально и светло одновременно. Меня там все любили и любят до сих пор. И я всех любила и люблю до сих пор. А причин было несколько. Первая состояла в том, что я всю жизнь любила Москву. Я обожаю здесь каждый угол, с которого на меня смотрит история России. Кроме всего прочего, Москва - это место Силы. Во-вторых, к тому времени выросли мои дети. И я решила им дать более высокий конкурентный старт. Мне хотелось , чтобы в любой выбранной ими сфере деятельности они обладали бы более широкими возможностями, а, значит, были бы конкурентоспособными. Не секрет, что любая столица любой страны дает гораздо больше таких возможностей. Я впрыгнула в последний вагон и приехала в Москву. Первые полтора года было адски трудно! Но я не жалею ни о чем. Правда, поначалу была некоторая корректировка планов. Сначала я оказалась в Петербурге. Пришла к Семену Спиваку в Театр на Фонтанке посоветоваться. Я когда то играла в его спектакле. Он сказал: «Питер – это закрытая система. Здесь нужно начинать с учебы в институте. Езжай в Москву, там объективно больше шансов». Что я и сделала. 

Вам из Москвы поступило какое-то серьезное предложение?

Никакого! Я приехала на абсолютный ноль. 

А что значит: «впрыгнула в последний вагон»?

Это значит, что если бы прошло еще какое-то время, то у меня, возможно, не хватило бы духу это делать, и мне бы оставалось только жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Хотя и в 44 года это объективно довольно запоздалый рывок, и я это поняла только здесь. А сейчас ещё и понимаю, какой это был риск. Ведь были моменты, когда я почти что собиралась идти «мыть посуду», т.е. расставаться с профессией.

И все же, слава Богу, не расстались. Как складывались дела дальше?

Я не теряла присутствия духа. Я уяснила для себя, вернее, я всегда это знала, но вот пришло время проверить какие-то свои убеждения на практике, и в частности следующее: если тебе обязательно нужно в Австралию, то надо сесть в лодку и грести на юг. И ты обязательно туда приплывешь - греби только! Я снималась в кино в массовке, групповке, прошла через очень жесткие вещи. Как-то раз, снималась в сериале, играла медсестру, сидела на заднем плане без слов, что-то писала. Режиссер попросил меня повернуться к героине, чтобы снять меня крупным планом. Она обернулась ко мне и грубо прорычала: «Ты слышала, тебе говорят, надо обернуться!» «Забавно, - подумала я - она заслуженная артистка России, и я заслуженная артистка России. Стоит ли так относиться к людям, даже если сейчас, по долгу службы, они всего-навсего приносят тебе чай?» Так что после звездного статуса в Оренбурге приходилось проходить такой вот нулевой уровень. Но, тем не менее, я продолжала (и до сих пор продолжаю) грести на юг. Потом появились хорошие роли в кино. А в театр я пришла через полтора года после приезда в Москву благодаря моему другу Алексею Литвинову, который познакомил меня с Владимиром Байчером. Я показала Владимиру Григорьевичу мой репертуарный лист. Он полистал его и сказал, что, если бы он сейчас был в шляпе, то он бы ее, пожалуй, снял. Так я стала работать в Мелиховском театре. Кстати, В. Байчер мне сразу же предложил главную роль в совместном спектакле Театра Киноактера и Мелиховского театра "Ты самая лучшая" по пьесе А. Арбузова "Воспоминание". Это был грандиозный подарок Судьбы: после полутора лет довольно чёрной работы - получить главную роль в замечательном спектакле! К сожалению, сейчас спектакль снят с репертуара не по творческим причинам.

И все его участники об этом очень сожалеют. 

Эта роль для вас стала столь же значимой, как и те, что вы играли в провинции?

Да, конечно! Но главное, что я начала работать с Байчером и поняла, что это совсем другой театр. Я очень долго не могла понять его язык, его требования к качеству актерской игры. Однажды он после репетиции отозвал меня в сторону и сказал: «Я понимаю, что ты тащила репертуар в Оренбурге. Но то, что делаешь сейчас, мне не интересно». Я обмерла! Я не могла понять, что ему надо-то! Решила, что это катастрофа, что он ошибся во мне. Но главное – что я подвела! Всех! Неделю не спала. Репетировала сама с собой. Что-то стала ощущать, понимать. И мы, наконец, «увидели», стали чувствовать друг друга. 

Вы работали со многими режиссерами, в том числе, столичными, и можете сравнивать и анализировать. В чем, на ваш взгляд, состоит отличительная особенность режиссера Владимира Байчера?

Честно говоря, я сама еще не до конца разобралась в этом. Но попробую сформулировать, в чем его особенность. Байчер - один из немногих режиссеров, который культивирует эту профессию, как науку. Я всегда абсолютно уверена, что разбор каждой пьесы, за которую он берется, будет сделан грамотно, интересно, неожиданно, парадоксально. Я знаю, что он не позволит мне врать, и мы не сойдём с места, пока я не почувствую эту правильную точку. Он для меня – очень серьезная «цензура». Его оценка - это высокая оценка. Я проверяю себя по нему. Ну а зрительские впечатления могут быть самыми разными: сколько людей, столько мнений. 

Вы оказались в Мелихове в театре «Чеховская студия», который находится как бы при Музее-заповеднике. Вас не смущало поначалу, что вы будете вынуждены играть для не вполне театральной публики, а для посетителей музея. Причем, играть не всегда интересные вам произведения, а забавные рассказы и даже детские сказки?

Я оказалась не в Музее Мелихово, где играются рассказы и сказки, а в профессиональной лаборатории режиссера Владимира Байчера. А все остальное – это побочные явления, не имеющие для меня никакого значения. Да, рассказы, да, сказки. Это все пустяки, мелкие издержки. Мы работаем над такими произведениями, как «Дуэль», «Чайка» и т.д.!

И все же о сочетании музея и театра. Видите ли вы в таком статусе противоречие или, наоборот, единство? Есть ли в этом сочетании какая-то перспектива? 

Мне кажется, что музеи, за редким исключением - структура мертвая. Десять лет назад меня случайно занесло в Мелихово с друзьями, и я подумала тогда – тоска зеленая! Ну, что здесь может быть интересно, например, детям?! Или активным молодым людям?! Что их может привлекать в этой мертвой музейной структуре?! Эти пыльные артефакты (причём, хорошо, если это, действительно, артефакты, а то ведь в основном жалкие копии) интересны одиноким женщинам за пятьдесят, которые ходят и думают медленно, потому что у них лишний вес, варикоз и одиночество (кстати, столько же лет тем, кто в этих музеях работает - налицо очевидная ментальная связь "по интересам". И это не возбраняется, но не на государственные же деньги!) Надо ли расформировывать такие культурные образования или аттестовывать и впоследствии закрывать их, как скучные и бесполезные? Нет! Но с этим непременно надо что-то делать. Время не стоит на месте, жизнь становится все стремительней, информативней, и нет никаких признаков, что эта тенденция прервётся. И в этой связи, как говорил А. П. Чехов устами Треплева: нужны новые формы! Весь первый монолог Кости именно об этом: нужны новые формы! А если их нет, тогда ничего не нужно!!! Давайте доверять Чехову! Но с тех пор, как в Мелихове появился театр, это место стало более живым. И это был креативный прорыв. Более того, музей стал более успешным даже в финансовом плане. Поэтому я считаю замечательной идею Генерального директора Константина Васильевича Бобкова о создании театра при Мелиховском музее. Равно, как и то, как они стали эту идею вместе с Байчером развивать. Но для дальнейшего развития этой идеи нужно найти верный алгоритм. Пока же руководство музея рассматривает театр только как аниматорскую группу. И большего им не надо! В этом случае перспективы у этого альянса нет никакой. Хотя из этого, на мой взгляд, можно сделать нечто исключительное, эксклюзивное. Для этого театр должен жить по законам театра, ему не надо ставить «красные флажки». Но для меня главное, что есть Байчер и труппа, которую он собрал. Что само по себе – труднейшая задача. Работа с этими партнерами, с этим режиссером - это то, ради чего я существую в профессии. 

«Чайка» на пруду и иппон Ирины Николаевны Аркадиной. 

Теперь давайте поговорим об одном из самых интересных театральных событий России прошлого сезона – open-air спектакле «Чехов. Чайка» и о его главном действующем лице – вашей Ирине Николаевне Аркадиной. За 120 лет существования в мире пьесы «Чайка» были сыграны сотни (а, может быть, и тысячи) спектаклей, в каждом из которых фигурировала особая Аркадина. Можете ли в нескольких словах охарактеризовать вашу Аркадину? Чем, на ваш взгляд, она отличается от прежних?

Я видела не так много «Чаек» и, соответственно, Аркадиных. И слава Богу! Потому что иначе могла бы запутаться в примерах. Ведь если что-то очень понравится, можно даже начать склоняться к той или иной трактовке. Какова же наша Аркадина? ( Я имею в виду трактовку В.Г. Байчера, с которой абсолютно согласна). Она – женщина колоссальной внутренней силы и большого таланта, которая достигла очень серьезных высот в актерской профессии. Наша Аркадина прошла сложный путь в искусстве, но никогда не «ударяла в грязь лицом». Это путь сильного человека.

То есть, вам не приходится оправдывать свою героиню, вы целиком и полностью на ее стороне?

Абсолютно! А в чем её оправдывать? Вот, например, о ней говорят, что она - скряга, что у нее 70 тысяч в банке, а попроси денег, она начнет плакать! Извините, пожалуйста: она ведь з а р а б а т ы в а е т эти деньги! Кто еще из ее семьи и из ее окружения (кроме Дорна и Шамраева) работает и зарабатывает? Никто! Все только просят: дай! А с какой стати – дай?! Ведь когда брат просит у нее денег для Кости, она вздыхает: «Горе мне с ним! Поступить бы ему на службу, что ли...» Работа лечит, работа! Так что мне ее оправдывать не в чем. Она правильно мотивирует свои слова и поступки. 

И даже в конфликте с сыном, когда она называет его приживалом и оборвышем?

Скажите, в какой семье не случается подобных сцен?! Они говорят друг другу то, что чувствуют. Она ставит Косте, с её точки зрения, правильный диагноз. Увы, парень: «Людям не талантливым, но с претензиями, ничего больше не остается, как порицать настоящие таланты».

А он – не талантливый?

Кто знает?! Ван Гог умер в страшной нищете. Считал ли его тогда кто-нибудь талантливым? Нет. А оказалось - гений. Аркадина считает, что Костя не талантлив. У неё свои критерии. Ну, не получилось у него! Он и сам об этом говорит, сравнивая в 4-м действии себя и Тригорина.

 Кстати, о Тригорине. Ваша Ирина Николаевна абсолютно искренна в своих чувствах к нему?

Конечно! Во-первых, это ее «лебединая песня». Когда Владимир Григорьевич Байчер размышлял на эту тему, он приводил в пример Мерилин Монро, которая имела единственный в своем роде успех в мире. И когда она начала стареть, жизнь превратилась для нее в кошмар. Она стала ощущать, что теряет все! И стала погибать. И Аркадина понимает, что близится роковой возраст. У нее все есть: деньги, успех, перспективы в работе. Но время неумолимо! И Тригорин, как ни парадоксально, это еще один ее карьерный «рывок». Хотя, конечно, она его очень уважает и любит. Это – настоящая страсть! И последняя надежда…

Кстати, она называет и его последней надеждой России. По-вашему, она, действительно, так считает или в этих словах есть доля экзальтации?

Ну, наверное, она так считает. Хотя, Чехов иронизировал над тем, как женщина использует все, чтобы удерживать мужчину, какими безотказными приемами пользуется, иногда даже «тяжелой артиллерией»... Она отлично понимает, что он - художник, который ищет поклонения. А поклонение такой женщины как Аркадина стоит дорого! Но она искренна и не врет ему никогда! Иначе бы ей не победить эту молоденькую, свеженькую девочку.

А она-таки победила?

Конечно! Это – чистая победа! Иппон! 

Еще об одной черте вашей героини. Когда в 4-м действии Дорн спрашивает ее об отношении к тому, что пишет ее сын, она простодушно отвечает, что не читала. Не характеризует ли это ее как равнодушного человека?

Это характеризует её, как честного человека. Наверное, это какие-то особые личностные отношения в семье. Приведу пример нашей семьи. Мой папа пишет пьесы. Я не читала ни одной. Во-первых, я не люблю читать пьесы. Во-вторых, всегда опасаюсь: а вдруг мне не понравится?! И что я потом папе скажу? И мы в нашей артистической семье (папа – режиссер, я – актриса, сын Никита – студент режиссерского отделения ГИТИСа) существуем в творческом плане абсолютно автономно. Каждый делает свое дело. А Аркадина, наверное, не читала произведения Кости еще и потому, что не считает его одаренным. И не хочет расстраиваться. Да и дел у нее много…

Если бы вам предложили написать пятый акт «Чайки», что бы в нем произошло с Аркадиной?

Я об этом не думала… Но, наверное, она бы пережила, как то вынесла бы то, что случилось. Потому что Костя долгое время рос без нее, и они в определенной степени были отдалены друг от друга. А в Тригорина она бы вцепилась еще крепче. Да и Тригорин уже не бросил бы ее. Тем более, что момент горячей влюбленности он уже пережил. Думаю, что он просто сделал правильные выводы для себя и для них обоих. И понял, что лучше женщины, чем Ирина Николаевна Аркадина, нет.

Мне в отличие от большинства зрителей посчастливилось очень близко видеть глаза вашей Аркадиной во втором акте спектакля. И я ощутил в них невероятную, неизбывную трагедию. И, тем не менее, вы считаете, что это ее не сломает?

Аркадина - женщина-победитель. Ее ничто не сломало до этого. Хотя можно пофантазировать... Например, что она после выстрела Кости уйдет вслед за ним, наглотавшись таблеток. Или сопьется и загнется в этом имении, расставшись с Тригориным. Но я, как актриса, хотела бы думать, что эта женщина не повалится, как срубленное дерево. Хотя это будет уже совсем другая жизнь, безусловно...

Вы сыграли спектакль в прошлом сезоне несколько раз. Изменилось ли что-то в вашем отношении к героине, к происходящим в пьесе событиям в процессе жизни спектакля?

Нет, основные, принципиальные позиции остаются незыблемыми. Меняться могут краски, характеризующие персонажа, и как-то развивать его. И спектакль в целом тоже развивается. Но его смысловые основы остаются прежними. Он только начинает свою жизнь. И чем чаще мы будем выходить к зрителю, тем интереснее, красивее и умнее он будет становиться.  

Следующий вопрос непростой. Спектакль «Чехов. Чайка» пока что был сыгран несколько раз летом на природе Мелиховского музея. Приходится иногда слышать мнение, что в ином помещении он существовать не сможет. Другие люди полагают, что природа – это лишь антураж и что спектакль может быть сыгран даже на голой сцене с тремя стульями вместо декораций (имея в виду его высокий творческий уровень). На чьей стороне вы?

Те люди, которые считают, что спектакль не может играться вне Мелихова, не имеют никакого представления о театре и его законах. Ради Бога, не имейте! Только не надо ничего утверждать, пожалуйста! Спектакль – это, с одной стороны, сцена и актер, с другой – зритель. Этот спектакль репетировался на сценах разных площадок. Поэтому этот спектакль, как и любой другой, живет не территориальной привязкой, не декорациями, но смыслами. Кроме того, я считаю, что open-air спектакли – это совершеннейшая утопия. Они, наверное, имеют право на существование, но это уже не театр в полном смысле слова. И поэтому я очень надеюсь, что наша «Чайка» будет играться на сцене, в том пространстве, где работают законы театра, которые придумали не мы. И которые складывались, как самоорганизующаяся система, на протяжении веков. А нынешняя форма спектакля – это издержки нашего музейного существования. Это аналогично тому, если бы кто-то решил выставить в лесу картины гениальных художников – Шишкина, Левитана, Саврасова, etc. Вы, наверное, догадываетесь, как будут восприниматься картины? Правильно, никак! Они просто «утонут» в оригинале! Никогда не поверю, что Владимир Григорьевич Байчер всегда мечтал ставить спектакли на пруду. Он это делает в силу сложившихся обстоятельств. Это этап, как мне кажется. Ведь театр – это концентрация энергии в рамках определенного пространства. И эта энергия должна отправиться в зал. Там она воспринимается зрителем, который её отражает и отдает назад, усиливая ее. Тогда и возникает та самая «вольтова дуга», о которой писал Константин Сергеевич Станиславский. А в финале актеры и зрители уходят, взаимно насыщенные энергией. Не уставшие, а вдохновленные. И такой обмен энергиями возможен только в локализованном пространстве ТЕАТРА! как это было, например, в спектакле того же Владимира Байчера в Театре Киноактера. На природе это невозможно, потому что мы распыляемся! Моя энергия рассеивается веером по всему пространству. Я 25 лет на сцене, поэтому понимаю и чувствую эту разницу. 

Шпагат на крокетном поле, Хью Джекман и все тот же юг.

Наталья, зрители, видевшие «Чайку» в Мелихове мне не простят, если я не задам вопрос о вашей потрясающей физической форме. Вы обладаете редким спортивным сложением, «звериной» пластикой, мощным тонусом. Про аттракцион со шпагатом на крокетном поле я вообще молчу! Где вы черпаете силы, как поддерживаете форму?

Хью Джекману как-то раз задали подобный вопрос. Он ответил так: «На самом деле все довольно скучно: дисциплина!» И я также отвечу: дисциплина во всем – в профессии, в еде, в физических упражнениях, в образе мыслей. И в том, чтобы постоянно возвращаться к этому движению - на юг! Грести надо…

Неужели не хочется иногда расслабиться, отдохнуть?

Я не устаю. А отчего уставать? Профессия у меня любимая, детей своих я люблю, дом у меня очень теплый, уютный, симпатичный. Друзья замечательные. Денег нет? Так их никогда нет! Так что я не кокетничаю, говоря, что не устаю.

Ну, раз уж вы вспомнили любимых детей, расскажите, пожалуйста, о них подробнее. Про одного я уже немного знаю: он учится в ГИТИСе, не так ли?

Да, Никита учится на заочном отделении на режиссерском курсе. Недавно на обсуждении на кафедре его актерскую работу отдельно похвалил Евгений Каменькович. Такие радостные энергетические вспышки тоже двигают мою жизнь. Но он меня пока не зовет посмотреть свои работы, поскольку не вполне уверен в своих силах. Он хочет быть убедительным в глазах тех, кого любит и уважает. Как только позовет, я сразу побегу. Я, кстати, своего папу тоже не всегда звала на свои спектакли. Он – театральный человек в первом поколении, педагог, режиссер, закончил в свое время Щукинское училище. Работал в провинции: Омске, Самаре, Рыбинске. А моей дочери Софье 17 лет. Мечтает петь, но каких-то серьезных усилий к этому пока не прилагает. Она только поняла, что хочет на юг, но в лодку не села. Так что ее весла пока в моих руках.

В начале нашей беседы вы сказали о больших целях, которые ставите перед собой. Не поделитесь ли ими с нашими читателями и с вашими зрителями?

Это секрет. Скажу так: какое счастье, что у меня по-прежнему впереди МОЙ ЮГ!