Уважаемыечитателигазеты«ЯхромскиеВести», мыпредставляемвамматериал, которыйнашливархивахнашегомузея. ЭтодетскиевоспоминанияяхромчанинаСиваковаА.П. о ноябре-декабре 1941 годавселеПеремилово, жителемкоторогоонбыл. Написаныонидесятьлетназадк 60-летиюразгроманемцевподМосквой.
НаталияБОРОВКОВА,
заместительдиректораповоспитательнойработе ируководительмузеяЯхромскойСОШ№1
В августе 1941 года мне исполнилось восемь лет. Уже шла война, когда я пошел учиться в первый класс Перемилов-ской начальной школы. Помню ясный солнечный осенний день. Мы сидели на уроке, когда вдруг неожиданно раздались страшные взрывы, грохот, звон стекол в окнах. Все испуганно вскочили, ничего не понимая. Елизавета Александровна, наша учительница, быстро распахнула двери и вывела нас в коридор, посадила всех на пол и стала успокаивать. Потом уж мы узнали, что немцы бомбили мост через канал, но не попали.
Так я услышал первые взрывы войны.
В конце октября мы похоронили деда Захара. Война приближалась. По вечерам и ночью за горизонтом села Андреевское были видны зарева и вспышки. Почти каждый день через село прогоняли стада скота, спасая от немцев.
Некоторые семьи из нашего села начали эвакуироваться. Уехала семья и моего второго деда по матери. Зато к нам из Дмитрова с семьей приехала спасаться тетя Нюра, сестра матери. Привезли с собой самые ценные вещи. В доме нас стало много. Своя семья 10 человек и их трое. Уезжать мы никуда не собирались. Куда ехать с такой оравой?!
Мы учились, а взрослые работали до последнего дня. Помню, вышли мы из школы, а в селе полно военных. Еще утром никого не было. На нашем дворе стояли кони, повозки, бойцы сновали туда-сюда, шум, гомон, команды. В избу я пролез с трудом. Она была битком наполнена людьми. Жарко топилась русская печь, около неё хлопотала бабушка с ухватами. Молодые парни, сибиряки, шутили, помогали ей. Один из них взял у меня из рук сумку с книжками, положил в сторонку, посадил к себе на колени и дал кусок печеньки.
Выйдя во двор, я увидел в повозках зеленые ящики со снарядами, а в картонных коробках лежала уйма винтовочных патрон, расфасованных в обоймы по пять штук. Я мало в чем разбирался, но не утерпел, чтобы не взять несколько обойм и спрятать их в шалашике.
На задворках, в конце сада, у нас был пруд. Вода замерзла и была на самом дне. Бойцы, чтобы не копать, ставили там орудие. Ставили орудия и за другими домами. Было видно, что готовятся к большому бою. Ночью спали кто где. Мы, дети, примостились на печке. Стало тихо и безмятежно. Проснувшись, я удивился. Было свободно. Бойцы в селе появились неожиданно, и ушли втихую. Остались боевые орудийные расчеты.
Село Перемилово после ухода немцев
Только позже я узнаю, что ушли они через поле за Пере-милово в лес, где заранее были вырыты окопы. Там же, только за домом моего второго деда, где прогон и широкая дорога ведет в лес, стояли наши первые «Катюши» и мне придется увидеть, как они стреляют.
А пока опять наступила относительная тишина, но было очень тревожно. Близость войны чувствовалась повсюду.
Ранним утром 27 ноября отец с матерью, как и все, пошли на работу. Было строго и за опоздания судили. Но их в Яхрому не пропустили. Вернулись. День прошел в тревоге. Всё как будто вымерло. Снег уже выпал и были морозы. Поздним вечером, после ужина, доносившаяся канонада стала очень быстро приближаться. Стали видны пожары, свою землянку для укрытия мы не успели вырыть и перешли через улицу, напротив, к Шары-пиным, там вместе и устроились. Было тесно и сыро. В нашем доме остались бабушка Татьяна, мать отца, и её младший сын Сергей, мой дядя. Бабушка из родного дома никуда не хотела уходить и заявила, что отсидится в подполе, дома и свои стены сберегут.
Вскоре стали раздаваться взрывы, и потом все перешло в сплошной гул. Так продолжалось долго. Часов у нас не было. Когда немного стихло, приоткрыли люк. Нас сразу ослепил яркий красный свет. Светло было как днем. С треском летели красные искры и головешки от пожарищ. Казалось, что горит всё село. Донесся слабый стон. По огороду еле передвигался раненый боец. Ему помогли и узнали, что в селе появились немцы. Эта страшная ночь помнится до сих пор.
Под утро 28 ноября стихло. С рассветом мы выбрались наверх, облегченно вздохнули, размяли ноги. Было морозно. В воздухе стоял смрад. Догорали три дома. Это были наш дом, соседей Жемаевых и напротив дом Паленовых.
Выбрались на улицу, вокруг ни души, как будто все вымерло. Молча, смотрели на пожарище и не знали, что делать. Вдруг сзади выросли, как из-под земли, две фигуры в белых маскировочных халатах. Узнав в чем дело и кто мы, они забрали раненого, а нам сказали, чтобы по селу не шастали, а где-нибудь укрылись. Мы медленно двинулись по заснеженной улице по направлению к церкви. Мороз крепчал. Перед церковью от домов на дорогу начали показываться следы, которые превратились в тропинку и вели в ограду. Подошли к дверям храма. Нам открыли. А войти некуда. Наши односельчане пришли сюда спасаться. А куда же ещё? Сидели только престарелые, остальные стояли. Несмотря на то, что только кончился ночной бой, шла заутреня. Сельчане слушали проповедь и молились за спасение и победу.
Село большое, родных много. Решили пойти в дом деда (по матери). Прошли мимо своего пожарища. Судьба бабушки и дяди оставались неизвестными. Мы питали надежду, что они остались живы. И только позже, весной, ближе к лету, когда разбирали пожарище, в подполе, под кирпичами обрушившейся печи, нашли часть костей двух скелетов, часть недогоревшей полы бабушкиной шубы.
Дом деда стоял на нашей слободе у прогона. Подошли. Дверь из сеней на крыльцо распахнута настежь. От крыльца виднелось множество следов еще не засыпанных снегом. По-видимому, ночью здесь что-то происходило. Поднялись на крыльцо. Дверь из сеней в избу тоже распахнута.
Нам представилась часть картины ночных событий. Подпол был открыт на обе створки. Это был не просто подпол, а большое помещение с невысокими, но широкими окнами на улицу, это была мастерская деда. В подполе хранились все продукты с полей, огорода, сада. Оттуда было вытащено и валялось на полу с полмешка картошки. На полу стоял большой чугун, ведер на пять, залит водой, в нем плавало десятка два уже очищенных картофелин. То, что в доме были немцы, стало понятно сразу. По всей видимости, когда ночью шел бой, немцы вошли в Яхрому, передовая их группа сходу достигла Перемилова. Подожгли в середине села три дома, давая тем самым понять своим, что они уже здесь, на горе. А так, как в селе было тихо, они решили отдохнуть и подкрепиться. На шестке печи и возле неё лежали охапки дров. Заслонка отодвинута, труба открыта. В углу, напротив печки, у окошка на полу лежали две кучи немецких гранат, очень похожих на толкушки, чтобы мять картофельное пюре.
У деда в углу был большой иконостас, наследственный, выполненный под золото и серебро. Иконы в богатых окладах. Все они были исколоты штыками и разбиты прикладами до такой степени, что реставрации не подлежали.
Село было пустым и безмолвным. Это так казалось. На самом деле оно находилось под полным наблюдением. Не прошло и пяти минут, как мы вошли в дом, моментально появились несколько бойцов в белых халатах. Старший расспросил, кто мы, почему ходим по улице и зачем пришли сюда. Выслушав, он дал нам несколько советов, как поступить дальше и иронически пошутил: «Тут ночью у вас „незваные гости“ чуток поозоровали, но мы их быстро спровадили. Больше они здесь не появятся».
Пока они разговаривали, я шнырял по всем углам. В кухне на подоконнике увидел маленькую рифленую зеленую коробочку с крышкой, похожую на коробку от противогаза, сунул её в карман. После уже, открыв крышку коробки, я обнаружил маленький флакон духов, пачку накрахмаленных сложенных тонких платочков. Все я выкинул, а коробку оставил. Впоследствии она будет очень долго служить табакеркой.
В сенях за дверью, когда я её прикрывал, вдруг выкатилась непонятная мне вещь, которой я так обрадовался. Чисто по-детски подумал, что это новогодняя игрушка, зеленая еловая шишка на елку и даже с колечком. Но почему тяжелая? Размахивая «игрушкой» я вбежал в переднюю и неожиданно услышал окрик: «Стой!». Меня схватили за руку и один из бойцов осторожно высвободил «игрушку». Тут же объяснил, что это граната. Затем они осмотрели весь дом, сложили в мешок немецкие гранаты и ушли.
Мы тут же затопили печь, вымыли пол, сварили обед, стало тепло. Пообедав, спустились в подвал и повалились, кто где мог, отдыхать. Ночь, проведенная в окопе на ногах, давала о себе знать. Заснули, хотя периодически шел гул, взрывы, выстрелы. Был конец дня 28 ноября.
За два дня до наступления мы сразу трое: я, Глеб и Володя, заболели корью. Мне 8 лет, Глебу – 11, Володе – 13. Положила нас мать на двуспальную кровать поперек. Я лежал в середине. Меня она накрыла моим новым ватным, стеганым пальто, которрое купили перед школой.
Утром 6 декабря истопили печь, напекли больших лепешек, позавтракали. День был на диво какой-то особенный. К обеду светило чересчур яркое солнце. Мороз был свыше 40 градусов, на улице полная тишина. Войны как-будто и не было. Мы втроем лежали на кровати. У стены на полу сидела мать и кормила Аню грудью (ей был год и четыре месяца), рядом сидел пятилетний Миша, у печки сидела тетя Нюра (что-то шила), у окошка отец подшивал валенки, сестренки чем-то занимались.
В два часа дня из дедовских часов на стене выскочила кукушка, прокуковала два раза и спряталась. Неожиданно, внезапно начался сплошной кромешный ад. Казалось, наступило свето
+5 
+7
Немецкий танк в деревне Степанво. Деабрь, 1941 г. преставление. Я провалился в небытие… Сколько времени пребывал в беспамятстве – не знаю. Вероятно, очень мало. Болела голова, в ушах звенело, ощутил нарастающий гул и совершенно явственно стал слышать стоны, детский плач и крики. Ничего не понимал. Пытался открыть глаза. Чувствовал, что задыхаюсь. Руки потянулись к лицу, но освободилась только одна. Разгреб с головы землю, листья, открыл глаза, рот, хлебнул досыта воздуху и в каком-то несуразном отверстии над собой увидел ярко-красное горящее небо… Потом я узнаю, что в два часа началось наше наступление. «Катюши» и вся артиллерия, стоявшая в лесу за селом, начала артподготовку, и ответный снаряд со стороны Яхромы и Пролетарского поселка прямым попаданием разнес наш дом. Дом не загорелся, но крыша и потолок завалили нас. 
