Живите долго

Она прошла все круги ада в пятнадцатилетнем возрасте. И в международный день освобождения узников фашистских концлагерей, вместе с такими же, как она, приходит к В-ечному огню, чтобы почтить память всех, кто не дожил до Великой Победы.

Военный корреспондент Константин Симонов тогда писал: «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины? Как шли бесконечные злые дожди, как крынки несли нам усталые женщины….» Мару-ся помнит. Ей было всего 15 лет, когда по тракту немцы вели советских военнопленных: исхудавших, оборванных, в облатках. И они, еще дети, пытались спасти юных бойцов от пропасти смерти. Удавалось. Как только между конной немецкой охраной образовывалась пустота, они юрко шмыгали в этот коридор и за рукав тянули пленных из колонны. Тогда смогли вывести 30 советских солдат. Всех расселили в деревенских домах.

Их район был не только прифронтовым, но и партизанским. Они и вооружили солдат. Многие ушли к ним в отряды. Вдовы, солдатки, дети, старики – вот и все население. Тяжело, трудно, но жили и верили в победу.

Как-то старики собрались и приняли решение: расквартированных военнопленных надо отправлять на соединение с фронтом. Стояла холодная, за минус 30 градусов, зима. Запрягли оставшихся лошадей в сани, поехали. Постовые немецкие патрули останавливали, бегло спрашивали: кого везут? Слышали в ответ – полицейских. И продрогшие от русского мороза, немцы, уходили в укрытие. Но и сами ездовые были на краю гибели. Марусю потянуло в сон, поняла, что замерзает. По смоленской Яузе две повозки прошли, а ее на взорванном мосту зацепилась за перила и повисла. Пришлось всем останавливаться и освобождать испуганную лошадь.

Сорок километров пути осталось позади, когда на станции они распрощались с теми солдатами. И дорога домой по сильному морозу и пурге, продрогшим голодным старикам и Марусе казалась не мыслимой. Местные жители посоветовали заехать в деревушку, в трех километрах от станции: мол там остались скирды сена, лошадей можно накормить, а в домах хоть малость обогреться и перекусить. Но что-то старикам претило и они отказались от этой затеи. Поехали той же дорогой домой. В одной, уже знакомой деревне, все же пришлось остановиться у дома фельдшера, чтобы замерзающую Марусю как-то спасти. Женщина-медик растерла ее и рассказала, сколько деревень в округе сожжено фашистами, в их числе была и та , куда советовали им заехать, но старики передумали.

И время все быстрее сокращало дорогу к фашистскому лагерю. Как-то немцы собрали их в одном сарае: девочек и мальчиков. Держали несколько дней. А потом погнали, как скот, на Запад. Ежедневно 50 километров пути. Когда дошли до прифронтовой полосы в Белоруссии, их ставили живым щитом... Изможденные, голодные, они каждый день рыли траншеи и норма на слабые детские ручки – семь метров длинной, метр восемьдесят глубиной и семьдесят сантиметров шириной. Такие вот могильные параметры.

– В каких районах Белоруссии располагался лагерь?

– Не знаю, все сожжено было. Вся Белоруссия. Отмеряли версты и повсюду пепел и обгоревшие трупы. Помню гнали нас через деревню, и на дороге лежала убитая снарядом молодая женщина, у которой спина была разорвана напополам. Жизнь прожила, а из памяти не исчезла.

Как-то мальчик, тоже лагерный, украл у немцев буханку хлеба. Они зажали его голову между ног, и немец, с пенящимся от злобы ртом, бил его, будто розгами, толстым прутом до крови. Тот еще долго не мог сидеть, только на животе спал тревожным коротким сном пленного.

А потом была Польша и конечный пункт – Германия. Жили в бараках, работали, работали... В день им полагалось двести граммов хлеба и трава с несколькими крупинками перловки. 45 тысяч не только советских узников, но и французов, испанцев, итальянцев – чувствовали себя рабами. С ними не церемонились. Появилось у надзирателя желание ударить, он бил, изнасиловать девушку– насиловал.

Мария Максимовна ни разу не была в Германии после того, как их освободили американцы и передали советским политрукам для отправки на Родину.

– Нет не была и не хочу. Ни за что!

Когда пришла, притопала, приползла на брюхе, омытая кровью и устланная миллионами жизней, Победа, Маруся слегла с тифом. Отказали ноги. Они болтались, словно хлопковые нити и не держали ее. Обида на такой поворот судьбы мешала выздоровлению. От весны до осени пролежала в госпитале. А при выписке домой – только госпитальная рубашка, надеть нечего. Старая, тоже из узниц, литовка, дала ей соломенные тапочки и посоветовала сходить к пограничному рву, где было свалено много одежды. Нашла Маруся ботиночки и пальтишко и в этом вернулась на родную Смоленщину.

Что грех таить, многие девушки не по своей воле стали мамами и возвращались из лагерей домой с детьми. А были и такие, кто из-за страха перед строгими родителями закрывал ребенка в чемодане и оставлял в Германии. Кто их мог осудить по морали и закону? Да никто. Время было страшное.

Родные уже не верили, что Маруся вернется. Канула в котел войны: ни весточки, ни письмеца. И все же – вот она дома. Радости отца-фронтовика, матери, сестренки и братишек не было предела.

Началась мирная жизнь. И опять – голод и холод. Старшая сестра уехала в Москву, вышла замуж. А потом и всю семью перевезли из смоленской деревни. В городе хоть по карточкам, но скудный паек давали. Деревни вымирали от засухи и голода.

…Сейчас Марии Максимовне Горбуновой 89 лет. Она ежегодно собирает 11 апреля, в международный день освобождения узников фашистских концлагерей, тех, кто прошел через этот ад, у Вечного огня г. Люберцы. На этот раз придут только 15 человек.

– Умерли многие, а другие – лежачие. Уходим потихоньку.

Не уходите! Живите долго…

Алла ГРИЦ