Евгений Крылатов: «Я благодарен кинематографу за всё»

Культура — 17 Января 2014, 08:51

КАЖДЫЙ ФИЛЬМ, ДЛЯ КОТОРОГО ПИСАЛ МУЗЫКУ ЭТОТ КОМПОЗИТОР, ВОШЁЛ В ЗОЛОТОЙ ФОНД СОВЕТСКОГО КИНО И МУЛЬТИПЛИКАЦИИ. ЕВГЕНИЙ КРЫЛАТОВ ПОДАРИЛ НАМ ПО-НАСТОЯЩЕМУ «КРЫЛАТЫЕ» ПЕСНИ, ОНИ МОМЕНТАЛЬНО ЗАНИМАЛИ ВЕРХНИЕ СТРОЧКИ СОВЕТСКИХ ХИТ-ПАРАДОВ, ДА И СЕГОДНЯ - ВНЕ ВСЯКОЙ КОНКУРЕНЦИИ. ВОТ УЖЕ ТРИ ПОКОЛЕНИЯ СЛУШАТЕЛЕЙ ВЫРОСЛИ НА СВЕТЛОЙ ЖИЗНЕУТВЕРЖДАЮЩЕЙ МУЗЫКЕ МАЭСТРО, И ДАЖЕ НЕ ВЕРИТСЯ, ЧТО СКОРО АВТОРУ - НАРОДНОМУ АРТИСТУ РОССИИ, ИСПОЛНИТСЯ 80 ЛЕТ. НАКАНУНЕ СВОЕГО ЮБИЛЕЯ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ КОМПОЗИТОР ДАЛ ИНТЕРВЬЮ «ОКЕ-ИНФО»
Если бы я знал, как пишется музыка, то писал бы каждый день по «килограмму». Настоящая музыка пишется по наитию. Единственное правило, которого я придерживался всегда, сформулировано Чайковским: «Ленивых не посещает вдохновение»
Евгений Крылатов
— Евгений Павлович, вас в детстве считали вундеркиндом?
— Нет, тогда даже слова такого в ходу не было. Но тягу к музыке ощущал сильнейшую. На стене висел чёрный репродуктор, он постоянно работал, часто передавали симфонические концерты. Мама рассказывала, что я мог часами слушать музыку, петь, размахивать руками - дирижировать. В музыкальную школу поступил на год раньше, чем в школу общеобразовательную. Лет в девять, правда, сочинил две музыкальные пьески.
— То есть, песенника в себе вы распознали не сразу?
— Мой инкубационный период длился очень долго. Раскрыться помог кинематограф. Я в столице оказался почти случайно. Московская консерватория устроила слёт студентов музыкальных училищ, замеченных в сочинительстве, меня и отправили. Это было зимой. А в мае шла подготовка к выпускным экзаменам, я думал, куда поступать, причём, мама мечтала, чтобы я стал врачом или агрономом... И вдруг приходит письмо-рекомендация за подписью известного композитора Юрия Шапорина. Это письмо всё и определило - я стал студентом консерватории.
— Самое время вспомнить о сокурсниках, о студенческой жизни.
— Тогда на разных курсах учились Щедрин, Пахмутова, Саульский, Рыбников, Денисов, Губайдуллина, Эшпай. Наша композиторская группа состояла из четырёх человек. Мы дружили, вместе отмечали какие-то праздники, когда заводились деньжата - ходили в знаменитый ресторан «Арагви». У каждого из нас было прозвище, немного стиляжье. Альфреда Шнитке мы звали Альф, Эдуарда Лазарева - Эдл, Алемда-ра Караманова - Дарик. Меня же звали Джиппи. Мы любили собираться дома
у Альфреда, там всегда встречали тепло и гостеприимно. С Альфом было весело, он на любую шутку откликался, смеялся до колик. Его мама устраивала нам роскошные по тем меркам приёмы. Но вот Алемдара мы все ценили особо - уже тогда было понятно, что он достигнет мирового признания. Дарик был необычайно харизматичен, я восхищался им. Он в моей жизни значил так много, что, в конце концов, мы стали родственниками - я женился на его сестре. А потом была аспирантура, но диплом я смог получить лишь два года спустя.
— Почему?
— Распределили в Самарканд, пианистом. Я упёрся: мы ждали ребёнка. Началась демагогия: вы - комсомолец, вас учили, а в Москве своих хватает. В общем, я не подписал лист распределения, а мне не выдали диплом. Помог мой педагог профессор Михаил Чула-ки. Он понимал, что, уехав из Москвы, я не смогу реализоваться. Мне дали академический отпуск на год. Так что заканчивал консерваторию я уже с другим курсом, а председателем экзаменационной комиссии в тот раз был Дмитрий Шостакович. И в дипломе у меня стоит подпись Шостаковича. Я интуитивно чувствовал, что мой путь связан с литературой, с изображением, что я не композитор в чистом виде, как Альфред или Алемдар, я прикладной композитор. Но не хватало какого-то «щелчка». Я писал музыку для спектаклей, мучительно бился, искал свой путь. Были постановки в театре Гоголя, театре Пушкина. Когда я достиг некоторой известности, сделал два спектакля в Малом театре, потом в Большом пять сезонов держался мой балет «Цветик-семицветик», музыка навеяна Прокофьевым. Конечно, то, что балет поставили - заслуга моего учителя директора Большого театра Михаила Чулаки. Другое дело - балет был достоин того, чтобы его исполняли. Я написал музыку к двум десяткам спектаклей, самая любимая - к постановке «Ромео и Джульетта». Но до песен было ещё далеко, о них я в ту пору и не помышлял... У меня на памяти много критических моментов, рассказывать об этом не хочется, если коротко - ощущение стены. Поскольку я по характеру не боец, говорил себе: значит, не судьба. Но в момент полного отчаянья появлялся кто-то как ангел-хранитель, и открывал мне дверь. Одним из таких «хранителей»
я считаю Александра Зацепина. Мы с юности дружим. Он как-то легко вошёл в сотрудничество с «Мосфильмом» и киностудией имени Горького, работал и в документальном кино, и в мультипликации, и для эстрады. Он по-товарищески стал меня тянуть за собой. Привёл к режиссёрам мультфильма «Умка», там восемь минут музыки, и объявил: ребята, это мой друг, как хотите, будем писать вместе. Режиссёры, конечно, страшно расстроились - что в коротком мультфильме делать двум композиторам? Но неудобно было отказать. А Саша помаячил и исчез. Предоставил площадку мне. И я написал, наверное, помните: «Ложкой снег мешая, ночь идёт большая».
— Как не помнить! Главный мультфильм детства!
— Так я нашёл себя, свою дорогу. Никто не предполагал, что песни из «Умки» уйдут в народ и полюбятся. И уж тем более я - это ведь практически первые мои песни. А потом Саша Зацепин тем же приёмом ввёл меня и в документальное кино.
— Советское кино представить без ваших песен невозможно, а вы ощущали себя «звездой»?
— Как-то сразу началась работа. Одновременно вышли три фильма с моими песнями: «О любви», «Достояние республики», «Ох, уж эта Настя!». Произошёл тот самый прорыв, о котором я молил судьбу. Начиная с 1971 года меня стали постоянно приглашать в кино, я написал песни для ста пятидесяти фильмов. Тяжёлым периодом были 90-е, когда казалось, поколению «стариков» пришёл творческий конец. Теперь, конечно, кино делает поколение внуков. Последняя моя работа - «Три женщины Достоевского» Евгения Таш-кова, скромная по средствами картина, но, по-моему, очень интересная, режиссёр-то культовый. Я вообще благодарен кинематографу за то, что он подарил встречи с самыми яркими людьми. И в этом смысле - да, ощущение большой судьбы возникло, когда я осознал, из каких социальных глубин меня вытащила жизнь, и в какой круг общения ввела. Я знак равенства с этими величинами не ставлю, но что касается моего личного творчества, признаюсь: я никогда к нему не относился с пафосом. Я вам вообще скажу: моя самооценка как кинокомпозитора сильно возросла лишь недавно.
— И с чем это связано?
— С одним неожиданным и трогательным открытием. Я где-то прочёл, что англичане пришли к занятному выводу: если человек после шестидесяти осваивает компьютер, он тем самым продлевает себе жизнь. Наверное, это как-то объясняется психологически, появляется какая-то новая мотивация. И несколько лет назад я открыл для себя фантастический мир - виртуальное пространство. Купил iPad и теперь постоянно, говоря молодёжным сленгом, «зависаю» в сети. Так вот, меня удивило, сколько в интернете откликов на мои песни. Я действительно не представлял себе такую огромную аудиторию. Теперь на своём сайте регулярно вступаю в переписку с посетителями форума. Конечно, я по-прежнему отношусь к себе с известной долей юмора, и когда мне пишут - вы гений, отвечаю - я не гений, я Евгений... Но не скрою, мне приятно. И возможность общаться с таким количеством незнакомых доброжелательных людей для меня стала откровением.
— Для слушателей тандем Энтин-Кры-латов неразделим. С Юрием Энтиным взаимопонимание возникло сразу?
— Как раз - нет. Между первой песней из «Умки» и второй песней из фильма «Ох, уж эта Настя!» прошли годы. И вот мне предложили написать музыку к стихам «Лесной олень» Юрия Энти-на, уже очень известного поэта. Юра приехал ко мне прослушать музыку. А он откровенный, как ребёнок, всегда прямо говорит, что думает. И я «получил». Я напел, он послушал, помрачнел и заявил, что так старомодно уже
Важное место в деятельности композитора занимают встречи с детской аудиторией, которые всегда превращаются в настоящий праздник
никто не пишет. Я был в ужасе и очень расстроился. Приезжаю на студию. А режиссёр картины Юрий Победоносцев бежит по коридору мне навстречу и кричит: «Ну как, как?». Я выдавил из себя, что Энтин просил меня ещё над песней поработать. Победоносцев и говорит: «Сыграйте!». Я сыграл. Он как закричит на всю студию: гениально! И я понял, что я в полной лаже, потому что если современному человеку не нравится, а пожилому человеку нравится, то мне конец.
— Но это действительно хит на все времена!
— Арбитром стала Аида Ведищева, она жила недалеко от дома Союза композиторов. Аида спела «Колыбельную» в «Умке», принесла мне успех, я ей верил безоговорочно. И она уверенно объявила, что «Олень» станет шлягером. «А Юра Энтин?»,- спросил я. «Он ничего не понимает».
— Удивительно, конечно, как могут не сходиться мнения...
— Юра со мной долго не общался. Но потом мы с ним написали столько всего, что он действительно стал самым важным человеком в моей творческой судьбе. Юра, конечно, крупный уникальный поэт, он создал свой поэтический мир. Так писать для детей у нас в стране никто не мог, ему нет равных и сегодня. У нас случилось притяжение противоположностей. Правда, когда мы познакомились, его стезёй считался каламбур, остроумие. Лирика в нём пряталась где-то глубоко, он её стыдился. И вот, начиная с «Лесного оленя» я потихоньку стал вытягивать из Юрия лирическую поэзию. И он признал: в этом смысле мы нашли друг друга. Именно я открыл в нём этот клапан.
Родители видели сына врачом или агрономом: из-за его слабого здоровья работа на свежем воздухе была бы полезна
ТАТЬЯНА КОРОТКОВА


Версия для печати

Зарегистрируйтесь чтобы прокомментировать новость