Артур Иванов: Съемки в «Тихом Доне» стали для меня высшей школой!

Главным событием уходящего года в телевизионном кино России стал снятый Сергеем УРСУЛЯКОМ многосерийный фильм по роману М.А. Шолохова «Тихий Дон». Пронзительная эпопея великого писателя о перипетиях жизни донских казаков, попавших в безжалостные жернова российской истории, воплощена  прославленным кинорежиссером захватывающе интересно, ярко, предельно честно и достоверно. Определяющую роль в успехе картины сыграл блистательный актерский ансамбль, который удалось собрать С. Урсуляку. Несколько главных ролей в фильме сыграли артисты Театра им. Евгения Вахтангова. Наше информационное агентство решило в конце уходящего и в начале нового года познакомить своих читателей с некоторыми из них. Первым, кто согласился ответить на наши вопросы, стал актер Артур ИВАНОВ, исполнивший в фильме роль Петра Мелехова. Герой этой публикации, по его словам, случайно оказавшийся на курсе своего однофамильца Владимира Иванова в Театральном училище имени Бориса Щукина, после его окончания за семь лет работы в Театре им. Евг. Вахтангова стал одним из ведущих артистов. Его сразу заметили и пригласили в свои спектакли известные и даже знаменитые режиссеры - Владимир ИВАНОВ, Владимир  МИРЗОЕВ, Юрий БУТУСОВ, Павел САФОНОВ, Юрий ЛЮБИМОВ и, конечно, худрук театра Римас ТУМИНАС. Артур сыграл замечательные роли в самых популярных вахтанговских спектаклях – «Сирано де Бержераке», «Бесах», «Анне Карениной», «Дяде Ване», «Пристани», «Евгении Онегине» и других. Событием театрального сезона стал булгаковский «Бег», поставленный на вахтанговской сцене питерским режиссером Юрием Бутусовым. В этом спектакле Артур Иванов блестяще сыграл генерала Чарноту, открыв зрителю новые грани своего дарования. Его Чарнота красив, обаятелен, брутален и нежен одновременно. Молодецкая «отвязная» удаль в сочетании с какой-то неизбывной тоской рождает удивительный, неповторимый образ лишенного Родины мятущегося и печального русского богатыря, заброшенного судьбой на чужбину.  

Кино до последнего времени не очень баловало Артура. Он сыграл эпизоды в полнометражных картинах, а также несколько больших ролей в сериалах. В частности, снялся в ролях генерала Скобелева в «Институте благородных девиц»  и Петра 1 в сериале «Романовы». Звездный час Артура настал в этом году, когда на телеэкраны вышел «Тихий Дон», вызвавший самые разные отклики зрителей и критики: одни хвалили фильм и его участников, другие ворчали, пытаясь сравнить новую версию с фильмом Сергея Герасимова конца 50-х годов прошлого века. Интересно, что даже те телезрители, которые не приняли фильм С. Урсуляка, отзываются об Артуре Иванове с восторгом. Одна зрительница на киносайте, обращаясь к артисту, написала следующее (орфография оригинала): «Кааакой Петр, просто фаворит картины, украшение, душа-человек, полюбила всем сердцем! Верю! Шедевр Ваш личный!» А Сергей Урсуляк в беседе с автором этих строк заметил: «Петра люди оплакивают как родного человека».  Действительно, благодаря обаянию и доброте Артура его Петр Мелехов для многих людей стал родным. Привлекло зрителей и то, что актер обладает  мощным мужским началом, а это в наше время в кино – большая редкость. Мы встретились с Артуром в Театре им. Евг. Вахтангова в мемориальном кабинете Михаила Александровича Ульянова, долгие годы бывшего художественным руководителем театра. В этом был какой-то важный символ: наверное, каждый, кто любит отечественное кино, помнит великого русского артиста в грандиозной роли Григория Лукьяновича Чарноты в фильме А. Алова и В. Наумова. А теперь в его кабинете сидел в кресле и отвечал на вопросы интервьюера молодой вахтанговский Чарнота. Я с интересом присматривался к своему собеседнику – высокому, статному красавцу, старавшемуся казаться серьезным и рассудительным, но иногда позволявшему себе веселые шутки и заразительный смех.

Мама, Мастер и музыка.

Артур,  вас пока мало писали в СМИ. Поэтому давайте начнем с семьи. Ваши родители – люди театральные?

Нет, моя  семья не имеет отношения к театру. Почти… Моя мама - медик, служила в военном госпитале им. Н.Н. Бурденко. Но знаю, что она в свое время поступала в Щукинское училище. И даже поступила! Но ее брат решил, что лучше ей этим не заниматься. Видимо, у него сложились какие-то стереотипы по поводу жизни актеров и особенно актрис. Она послушалась брата. Хотя думаю, что из нее получилась бы прекрасная актриса, потому что она очень обаятельная, красивая, артистичная, музыкальная. Она меня очень любит и все, что я делаю, воспринимает с радостью.

Да, с такими генами вам сам Бог велел идти в театральное училище. Но вы по молодости лет долго не могли определиться с выбором жизненного пути. Как пишут на некоторых сайтах, сначала занимались музыкой, потом поступили в автомеханическое училище. И только гораздо позже очутились в Щукинском институте.

Начнем с того, что музыкой я не занимался,  в том смысле, что не занимался ей профессионально. Я просто играл на гитаре во дворе, на даче, у костра. Нигде не учился, подбирал все на слух. Мой дед играл на гармошке, и я сейчас после «Бега» тоже стал осваивать ее. Удивительный инструмент, на него «нутро» отзывается. А с автомеханическим училищем все верно. Пошел туда после 9 класса, поскольку не надеялся поступить в институт. Отучился там три года и получил специальность автомеханика. А потом пошел в театральный.

Неужели не было никакой специальной подготовки: драмкружка, студии?

Некоторая подготовка была. Я участвовал в детском мюзикле в драмкружке. А потом каким-то непонятным образом оказался в Щукинском училище. Ей-богу, не помню, как все произошло. Тогда у меня ветер гулял в голове, и из памяти как будто вынули целый блок, связанный с решением идти в актеры. Но сейчас не жалею.

А почему вы пошли учиться именно в «Щуку»? Это был случайный или осознанный выбор?

Я, как и любой абитуриент, подавал документы во все театральные вузы. И мало думал о том, что представляет собой та или иная театральная школа, какая из них лучше, какая хуже. Но в «Щуке» были подготовительные курсы. Там я освоился, познакомился с людьми, с ее «стенами и запахами». И взял курс на этот институт. И если бы не поступил, то в дальнейшем не стал бы пытаться сделать это. Решил бы, что не судьба.

Те из ваших коллег, кто учился на курсе Владимира Иванова, говорят о нем с восторгом и называют чуть ли не «отцом родным». Вы о нем такого же мнения?

Вы употребили очень хорошее слово – отец. Оно очень подходит к Владимиру Владимировичу. Не папа, а именно отец! Наверное, учась в Щукинском училище, мы не очень понимали, что имеем. Понимание пришло только спустя определенное время. В институте было несколько ребяческое, «щенячье» отношение, прыгали вокруг него: наш дорогой Владимир Владимирович и т.д.! Я не прыгал. Хотя, безусловно, относился к нему с любовью и уважением. Но сейчас по прошествии нескольких лет, встречая его, возникает ощущение, что я превращаюсь в собаку, которая, увидев своего сильного и доброго хозяина, подбегает к нему, радуется и виляет хвостом. Вспоминаются и повадки волков, которые подходя к вожаку, подставляют ему шею в знак полного доверия. Вот и я также готов «подставить шею», потому что безгранично уважаю его и доверяю ему. И с каждым годом моя тяга к нему только возрастает. Он замечательный, талантливый, светлый человек!

Продолжим тему музыки. Зрители, видевшие вас в булгаковском «Беге» в постановке Юрия Бутусова, а потом - на открытой эстраде Арбате на закрытии театрального сезона Вахтанговского театра и слышавшие ваше потрясающее исполнение баллады «Я остаюсь», наверное, не без оснований решили, что вам открыта дорога на рок-сцену? Вы никогда об этом не думали?

Конечно, где-то в глубине души у меня такое желание есть. Но мне не хватает профессионализма. Ведь вокал – это очень сложная штука: он либо дается тебе от Бога, либо им надо серьезно заниматься. Но у меня нет времени серьезно работать над вокалом. Да еще прибавьте к этому природную лень… Так что не получается. Хотя я участвую в рок-мюзикле про парикмахера Тода. Это - детище группы «Король и шут». Я играю там небольшую роль мясника, пою две песни в стиле тяжелого рока и получаю от этого колоссальное удовольствие.

Юношеские иллюзии, мешающая голова и актерские  мучения.

И все же возникает впечатление, что вы пока мало востребованы в кино. Вас это не озадачивает?

Мой художественный руководитель курса Владимир Владимирович Иванов сказал когда-то такую фразу: «Бог не дает человеку испытаний, которые он не в состоянии вынести». Я считаю, что всему свое время. И Сергей Владимирович Урсуляк с «Тихим Доном» оказались в моей жизни именно тогда, когда это было нужно.

То есть вы особенно не суетитесь, никуда не торопитесь?

Нет. А зачем? Мне тридцать лет. И, по-моему, пока все идет правильно и хорошо.

Иногда приходится слышать, что все актеры – люди немного «сумасшедшие», ненасытные до работы. Сколько ни давай ролей, все им мало. Вы такой же?

Нет. Я вполне земной, рациональный человек. И даже можно сказать, что пессимистически настроенный…

И по отношению к театру тоже?

Да. У меня есть какое-то свое понимание театра. Не в смысле игры на сцене, а как некоего заведения, места, где происходит жизнь. И большинство «волшебных» представлений о театре, которые сложились  у нас во время учебы в институте, сталкиваясь с реалиями, постепенно рассыпались. И меня после двух лет работы это стало беспокоить. А еще через некоторое время я подошел к Владимиру Владимировичу Иванову и высказал свои беспокойства. Он ответил: «Да, теперь вы выросли и понимаете это». Но я все же думаю, что поначалу в процессе воспитания актера нужен этот момент сказочности, волшебства, праздника. Он остается в душе надолго. Чудеса в театре все равно происходят. Поэтому-то я до сих пор здесь.

То есть, иногда театральное «производство» входит в противоречие с романтикой и вдохновением?

Да, пожалуй, это так. Театр им. Вахтангова – это прекрасный театр. Но он очень большой. И здесь не всегда можно делать то, что ты хочешь. Есть еще и долг, как и в любой другой жизненной ситуации.

Были ли роли, которые приходилось и приходится играть, подчиняясь производственной дисциплине?

Да, такие роли были и сейчас есть. Конкретизировать не буду.  

Сергей Урсуляк сказал о вас так: «Артур очень серьезен. Даже более серьезен, чем нужно». Вы замечаете за собой такую черту?

Да. Наверное, слишком много думаю.

И еще он заметил, что вы – «очень мучающийся в профессии, особенно когда не получается». Вы сыграли в театре много больших, прекрасных ролей. Неужели всегда мучились, репетируя их?

Да, всегда. Я - рефлексирующий человек, тяжело воспринимаю неудачи и боюсь их. Взять хотя бы недавнюю премьеру – «Бег» по Булгакову. Юрий Бутусов работал с нами, используя этюдный метод. На каждой репетиции нужно было выходить на сцену и что-то показывать, пробовать. А я, еще учась в институте, на этюдах всегда очень долго сидел в углу, думал, смотрел на других. По сути дела просто боялся выйти и сделать что-то не так, оплошать. И в отличие от моих однокурсников, которые не боялись и могли выходить на площадку хоть каждый день, за год мог показать всего пять этюдов, два из которых, правда, потом выходили на экзамен. То же самое было  и на репетициях «Бега». Этюды и пробы я показывал редко. Но надо сказать, что почти  все из них в той или иной форме потом вошли в спектакль.

Значит, вы не относитесь к разряду «актер-актерычей», которые могут выпрыгнуть на сцену и тут же, сходу что-то сыграть?

Думаю, что не отношусь. Но в каких-то предлагаемых обстоятельствах это все же происходит. Я вообще – человек настроения. И если оно есть, то могу и «выпрыгнуть»! Но в большинстве случаев мне надо посидеть и поразмыслить. Наверное, это не всегда правильно. Многие говорили, что моя голова мне мешает.

Петр Первый, генерал Чарнота и горячая, упрямая кровь.

Вы говорили о несовпадении юношеских иллюзий с театральными реалиями. А совпали ли ваши представления о себе, как актере, о своем амплуа, с тем, что вам потом предлагали играть?

Думаю, что на 99 процентов совпали. Мне редко давали роли, которые были БЫ мне не близки. Поэтому не могу сказать, что в театре я играю «чужие» роли. Думаю, я на своем месте.

Интересно, что в театре вы часто играли и играете величественных особ: генерала в «Пристани», полковника  в «Мадемуазель Нитуш», князя Тверского в «Анне Карениной», ну и генерала Григория Лукьяновича Чарноту в «Беге».  В кино их было меньше, но зато какие: генерал Скобелев и Петр Первый в сериале «Романовы»! Вы совпадаете с ними ментально и психофизически? Возникали ли вопросы о внутреннем соответствии С этим персонажам?

Сложно сказать…В связи с Чарнотой вопросов не было. А вот с Петром Первым были. Когда на пробах мне предложили роль Петра, я посмеялся. «Ну, какой я Петр Первый?!» Конечно, мне это было странно, сложились какие-то стереотипы, связанные с этим образом. Да и разница с официальными портретами была явная. Хотя когда мне показали его посмертную маску, оказалось, что какие-то общие черты у нас есть.

Но роль, несмотря на особую стилистику фильма, как мне кажется, вполне получилась!

Да, и мне так кажется. У нас была великолепная команда, прежде всего, режиссер Максим Беспалый и оператор  Иван Бархварт. В кино обычно всё зависит именно от того, как они работают.

Несмотря на ваше утверждение о том, что по поводу Чарноты у вас вопросов не было, я предполагаю, что определенные размышления у вас все же были. Прежде всего, потому что этот персонаж у каждого зрителя и читателя – свой. Тем более, что вы играете на той же сцене, которой почти 60 лет своей жизни отдал великий артист Михаил Александрович Ульянов. А у каждого советского зрителя  этот великий булгаковский персонаж ассоциируется именно с его образом. Не было ли у вас после распределения ролей каких-то колебаний, душевного трепета?

Михаил Александрович Ульянов – великий актер. Я преклоняюсь перед его талантом и личностью и считаю, что исполненная им роль генерала Чарноты хрестоматийна. Но изначально у нас не было распределения ролей. Мы просто собирались и читали. Я читал и за Хлудова, и за Голубкова. Читал даже за Люську!  Такова специфика работы Юрия Николаевича Бутусова. Юрий Николаевич работает очень своеобразно. Не так, как все остальные режиссеры. Конечно, я думал, что, скорее всего, репетировать роль Чарноты буду я. Но изначально я не знал, кого буду играть, так что трепета или сомнений по поводу Михаила Александровича у меня не было.

Несмотря на свою молодость, вы успели поработать с прекрасными режиссерами: Римасом Туминасом, Владимиром Ивановым, Юрием Бутусовым, Владимиром Мирзоевым, Павлом Сафоновым и даже Юрием Любимовым. Вы всегда находили с ними взаимопонимание или иногда упрямились, отстаивая свою точку зрения?

Если говорить о полном взаимопонимании, то, пожалуй, это происходило только с Владимиром Владимировичем Ивановым. С другими режиссерами было по-разному. Иногда я не понимал, чего от меня хотят, или просто не принимал того, что мне предлагают. И начинал спорить, упрямиться.

И с Туминасом тоже?

Тоже. Но я тогда был молодой и дурной. Я стал с ним работать сразу после выпуска из института в спектакле «Троил и Крессида». Потом был чеховский «Дядя Ваня», в котором я репетировал Астрова в состав с Володей Вдовиченковым. Противоречия возникали потому, что нас в институте учили одному, а здесь стали «бить по голове» и говорить, что делать надо вовсе не так, а совсем иначе! А кровь-то по молодости горячая! Ну и я говорил в глаза о том, что мне не нравилось. И даже порой протестовал. Теперь многое переоценил и понял, что, работая с  Римасом Владимировичем, нужно не сопротивляться и не искать подводные камни, а просто открываться и впитывать то, что он в тебя «вливает». На репетициях «Пристани» у нас не было никаких конфликтов. В отрывке по «Филумене Мартурано» было такое впечатление, что мы понимали друг друга с полуслова. Сейчас, переосмыслив какие-то вещи, я с удовольствием бы поработал с ним еще. Жду и надеюсь на это.

А как работалось с Юрием Петровичем Любимовым?

Юрий Петрович Любимов – великий режиссер! Работать с ним было трудно, иногда просто невыносимо. Но спорить с ним или протестовать было бессмысленно. Юрий Петрович знал от первой до последней буквы романа, чего он хочет. И нам – актерам – оставалось только попытаться дотянуться до его уровня знаний и ощущений. Работа с Юрием Петровичем – это колоссальный опыт для артиста. И я благодарен Богу за то, что у меня этот опыт был.

Вы сыграли уже немало разноплановых, порой диаметрально не похожих друг на друга персонажей. Их черты характера – это обычно ваши фантазии или вы черпаете их «из самого себя»?

Фантазия присутствует в любом случае. Но любая роль – это часть меня. В каких-то ролях эта «часть меня» мне неприятна, организм начинает сопротивляться. Например, мне не нравятся отрицательные роли. Но в спектакле «Возьмите зонт, мадам Готье» у меня именно такая роль. Она мне изначально была не по сердцу. Но я решил, что мне такой опыт нужен, что отказываться от нее не стоит. И начинаешь искать, как оправдать этого персонажа. Ведь  у каждого человека своя правда. Каждый человек, сделавший какую-нибудь гадость в жизни, старается себя оправдать. Так и здесь. Оправдав его, ты играешь уже не какого-то гада, а человека с определенной проблемой. И, разбирая роль, ты видишь, что все его поступки обоснованны.

Говоря о роли в «Мадам Готье», вы сказали: «решил, что отказываться от нее не стоит». А в принципе разве актер имеет право отказаться от какой-то роли?

Да. Существует, конечно, трудовая дисциплина. Но мне кажется, что должен учитываться какой-то человеческий момент.  Дело в том, что, если мне на сцене будет плохо и тяжело, я буду мучить и себя, и партнеров. Да и зритель будет это считывать. Мы же не общаемся с людьми, которые нам неприятны. Поэтому если мне что-то не нравится и есть возможность уйти, я ухожу. И стараюсь сделать это по-человечески. Пока что люди меня понимали в таких случаях.

Ваш театр огромный. В нем работают представители разных поколений: от великих мэтров, народных артистов СССР до совсем молодых. Как строятся взаимоотношения со знаменитостями?

По-разному. Ведь дело не в том, что он – мэтр. А в том, какой он человек. Поэтому его звание или степень известности значения не имеет. У нас служат замечательные артисты. Когда Римас Владимирович выпускал «Пристань» - это было счастье! Все сидели в одних и тех же гримерках, с радостью общались: народные, заслуженные и мы - молодые. Эта работа благодаря Римасу Владимировичу объединила поколения.

Казаки, политика и романтичный пессимизм.

Ну, теперь - об одном из главных событий последнего времени в вашей жизни – фильме «Тихий Дон» по роману М.А. Шолохова, который снял  Сергей Урсуляк. К этому фильму и к его героям зрители отнеслись по-разному. Одни были в восторге, другие – без оного. Но есть одна закономерность: если ваших коллег-актеров часто поругивали, «обвиняя» в том, что они-де не очень похожи на настоящих казаков, то вас, т.е. вашего Петра Мелехова, хвалили практически все. Особенно, конечно, дамы. Сергей Урсуляк  в нашем разговоре о вас сказал так: «Петра все оплакивают как родного человека!» Вы сами довольны своей работой?

Мне кажется, что у нас с Сергеем Владимировичем Урсуляком получилась замечательная роль. А что касается моих партнеров, то мне обидно слышать, когда люди про них говорят что-то плохое. Я посмотрел фильм с удовольствием и считаю, что там все именно так, как должно было быть. Отзывы  в интернете – это, конечно, хорошо. Но абсолютно не существенно. Фильм посмотрели миллионы. А отзывов – несколько сотен. На самом деле всё по своим местам расставит время. Многие мои знакомые уже пересмотрели фильм по второму разу с таким же интересом, как и в первый раз.

Волновала ли вас проблема соответствия облика и повадок вашего персонажа образу «настоящего казака»?

Ну, вообще-то я, наверное, похож на казака. Мне кажется, что никаких противоречий здесь нет. По сути дела мы ведь играли не казаков, а людей. Казаки – это самые обычные люди, такие же, как и все остальные. Я был на Дону, видел этих людей. Они не отличаются от нас ничем! Когда я смотрел старые фотографии казаков, то увидел самые разные типы людей: и маленьких, и огромных, и толстых, и худых. И кепки они носили по-разному, и рубахи у них были и расписные, и без рисунка и т.д. А что касается правил и устоев, то в каждой из десяти станиц – свои правила. И свои казаки. Отличие одного от другого только одно: есть хорошие люди, а есть плохие.

Мне особенно запомнилась мощная сцена, в которой  Петр спрашивает Григория, не переметнется ли он к красным?  Скажите, волновала ли вас как актера политическая подоплека событий или важнее были личные коллизии, связанные с судьбами героев?

Нет, политика меня волновала мало. Мы о ней практически не разговаривали на съемочной площадке. Про политику играть нет смысла. Мы играли про людей. И в той сцене, которую вы вспомнили, были важны, прежде всего, человеческие отношения между двумя родными людьми. И то роковое обстоятельство, которое легло между ними. Вся политика творилась наверху, а они были пешками в игре. Впрочем, так происходит всегда. Поэтому их, прежде всего, волновали жизнь и  здоровье близких, достаток в доме, семья, дети.

Но все же вы с Сергеем Урсуляком, наверное, обсуждали какие-то политические моменты, которые  лежали в основе повествования?

Конечно, мы не могли не говорить о политике. Тем более, что, когда мы приступили к съемкам, начались известные события на Украине. И стало страшно. Но мы в это не влезали и не пытались это «выпятить»: вот, мол, смотрите, как это сейчас актуально! Мы старались играть роман Шолохова, а не его современную интерпретацию. А актуальность проявлялась сама. Тем и велика классика.

К вашей «когорте» блестящих театральных режиссеров теперь прибавился кинорежиссер Сергей Урсуляк. Как работалось с ним? Был ли он деспотичен на площадке или, наоборот, демократичен?

С самой первой нашей встречи с Сергеем Владимировичем  в его кабинете до последнего дня съемок мне с ним было очень интересно. Поначалу я не понимал, что происходит. Я, конечно, был рад и даже счастлив. Но все равно ждал какого-то подвоха. Потому что не было никаких проб. Мы просто поговорили, потом что-то почитали. Он мне сказал: «Ничего не играй, просто читай!» Потом пришли еще люди, мы прочитали две-три серии. А через месяц мне позвонили и сказали, что я утвержден на роль Петра. А на площадке с ним было очень просто. Он вовсе не деспот и не тиран. И очень земной человек, причем, на редкость ироничный. Порой даже чересчур. Можно сказать – саркастичный. Это иногда, мешало, смущало и даже пугало. Но он оказался очень чутким человеком. Однажды после одной из его шуток мне вдруг показалось, что я  все делаю не так. Полночи не спал, думал, пытался понять, в чем проблема. На следующий день пришел на площадку с мыслью поговорить с ним об этом. Но он как будто знал: как только увидел меня, подошел  и говорит: «Так, что с лицом?! Морда - как будто тебя всю ночь пороли! Я смотрю отснятый материал, у тебя получается хорошая работа, замечательная роль. А ты приходишь на съемки с такой угрюмой рожей!». Разговор получился односторонний, я и слова не успел сказать в ответ, только улыбнулся. И после этого в голове все сразу встало на свои места. Он прекрасный режиссер и замечательный человек! Я ему безгранично благодарен!

Это была ваша первая большая полноценная роль в кино. Почувствовали ли вы его отличие от театральной работы? Ведь здесь трудно прожить роль, надо уметь «впрыгнуть» в конкретный эпизод, сцену. Требовало ли кино от вас каких-то особых  актерских качеств?

Ну, в театре тоже иногда надо «впрыгивать». Ты же не находишься на сцене на протяжении всего спектакля, пребывая в образе и ни с кем не общаясь. Актер – живой человек, ушел за кулисы, поговорил с людьми, покурил, посмеялся. А потом снова вышел на сцену уже в другом эпизоде. Есть, конечно, специфика. Если у тебя какая-то серьезная сцена в театре, ты можешь встать за кулисами, настроить себя, никто тебя не будет трогать и отвлекать. А в кино нужно уметь абстрагироваться от окружающей среды. Бывает перерыв между дублями, когда тебе надо бы собраться, сконцентрироваться, но подбегают люди, начинают поправлять тебе усы или грим, задавать какие-то вопросы… И это, конечно, выбивает из колеи. И вот режиссер кричит: «Готовы?» Гримеры, костюмеры, звуковики отвечают: «Готовы!» А мне так и хочется крикнуть: «Но я-то не готов!» Но под тебя подстраиваться не будут. В кино есть своя специфика, которой не учат в театральном училище. Поэтому приходится изучать ее уже непосредственно на самой площадке.

Можете ли вы сказать, что это была хорошая школа?

Ого! Я думаю, что это была высшая школа! Университет!

Вспомню еще раз Сергея Урсуляка. Он мне сказал о вас такую фразу: «Артур обладает бездонным положительным обаянием. Он самоотверженный, надежный, добродушный человек». Мне показалось, что эти свои качества вы перенесли на Петра Мелехова?

Безусловно. Вообще, Петро мне очень близок по духу. Считаю, что мне очень повезло  с этой ролью.

А если бы пришлось переснимать, вы бы что-нибудь изменили в своей роли?

Нет, я бы ничего не стал переделывать. Там все сделано так, как должно быть!

Ну, а в финале опять вспомню закрытее сезона в театре им. Евг. Вахтангова на Арбате и вашу потрясающую песню «Я остаюсь». Поете ли вы ее где-то, кроме спектакля «Бег»?

Это песня группы «Черный обелиск». Ее написал и пел замечательный музыкант и поэт Анатолий Крупнов, работавший одно время в группе «Неприкасаемые». Видео моего исполнения увидел бывший директор Анатолия Саша Юрасов, и ему оно очень понравилось. Недавно А. Крупнову исполнилось 50 лет, и к его юбилею друзья решили переиздать альбом, выпустить клип. Меня пригласили принять участие  в съемках этого клипа. И мне рассказали историю о том, что Анатолий в последние годы своей жизни играл на сцене театра Рубена Симонова спектакль «Контрабас». А одну из своих последних композиций он записывал в студии в Доме Актера на Арбате. То есть напротив нашего театра. Поэтому когда я пел его песню летом на Арбате, это было очень символично…

На одном из закрытий сезона на том же Арбате вы читали стихи. Причем, поэта, которого сейчас практически все забыли и со сцены не читают – Эдуарда Асадова. Послушав стихи, я понял, что вы, ко всему прочему, еще и «безнадежный» лирик!

Ну, да… Лиричный скептик и романтичный пессимист. Вот такой винегрет!

Павел Подкладов