ТЮТЮ

Культура — 18 Ноября 2010, 17:35

(Продолжение. Начало в №№ 35, 36, 42-45)
Впрочем, это было в другой раз и в другом месте, а сейчас классика жанра - охота на зеленух.
Осторожно ложусь в парное молоко прибрежной мути и быстро сучу ластами через отмель, бодро отмахиваясь свободной рукой от встречных камней, которые навязчиво материализуются прямо перед носом. Азарт уже кипятит мою кровь. Молоко кончилось, и открылись знакомые охотничьи угодья. По-хозяйски оглядываюсь - прозрачность приличная, на дне камушки, камни, камнищи, глыбы, глыбины. Камни и камушки, катаемые волнами, - гладкие и округлые, а все, что крупнее камнищ, - некатаемое и потому корявое и ноздреватое и, следственно, покрыто мелкими мидиями и рыжеватыми мочалками цистазиры. Непритязательный в целом пейзаж веселят тучные стада солнечных зайцев. У глыб и глыбин тусуются мелкие зеленушки, барабульки деловито прочесывают песчаные лужайки, стайка серебристых мальков закрыла видимость плотной телевизионной рябью.
Первая <дичь> - зеленушка грамм на пятьсот, спокойно щиплет травку на глубине. Я Бармалей. Тьфу на меня. Вариант номер один - незаметно застукать толстушку. Торможу и, прибрав ружьишко, вяло подгребаю - кошу под случайного купальщика. <Ля-ля, ля-ля, я заплываю грамотно - с хвоста>. Пока план работает и я над целью. Как известно, вверх видит только камбала, а это не она. Резко выбрасываю ласты над водой и сталинским соколом пикирую на вражескую автоколонну, пардон, на зазевавшуюся простушку. Рука с ружьем вытянута вниз, расстояние быстро сокращается, тушку на мушку, жму на курок. Ну, ну! Блин! Блин! Предохранитель! Урод!!! Левой рукой быстро перебрасываю рычажок, но поздно резвушка уже под камнем. Не теряя темпа, включаю вариант номер два, то есть коварно, но быстро ползу по дну, пытаясь разглядеть зеленушку под навесом, но вижу лишь просвет, куда плутовка, вероятно, улизнула. На всякий случай сую голову под камень, и вот сюрприз - прямо в маску таращится брезгливая морда скорпены. Отшатываюсь, и тут же за небом появляется и быстро нарастает непередаваемо-тоскливое чувство - первый признак гипоксии, пора всплывать. Толкаюсь ото дна и спешу наверх, подгоняемый быстро нарастающим страхом. Высоко над головой пляшет и переливается белесыми всполохами негативная изнанка морской поверхности. Взлетаю над водой как дрессированная касатка, громко плююсь трубкой, и вот он - восторг первого вдоха. С этого момента и до конца охоты трубка будет хрипеть, работая морским ингалятором.
Скорпены ленивы, а под камнями вообще воображают себя в безопасности, поэтому есть шанс застать дурнушку на месте. Три глубоких вдоха, и снова на глубину. Так и есть - лежит как засватанная. <Щелчок, отдача, кажется, попал>. Гарпун торчит из-под камня и дергается. Осторожно достаю колючую страшилку. Скорпена - это хорошо, это почти треска, но придется плыть на базу и разгружаться, поскольку на кукан ядовитого дракончика не насадишь.
Укол маленькой дохленькой скорпенкой я схлопотал, когда однажды чистил ее к ужину. Вначале я почувствовал лишь сильное жжение в пальце, но потом, к моему ужасу, рука стала отниматься и скоро повисла плетью от самого плеча. В панике я заметался по берегу, но был пойман друзьями и напоен полстаканом водки. Представьте - помогло. С тех пор я с одинаковым пиететом отношусь и к народным средствам, и к колючкам морских страшилок.
Через полчаса я, комбинируя варианты один и два, основательно подмерз, но добыл-таки пару зеленух, а Женя зажарил все это в крышке от примуса. После недели тюремной пшенки это было шикарно. Посуда помыта, и вот, наконец, кульминация всех наших мытарств, а именно - укладывание на пляж двух молодых поджарых тел для дальнейшего поджаривания в строго горизонтальном положении.
Ибо, что такое счастье как не процесс ПОТРЕБЛЕНИЯ чего-либо актуального для нас в данный момент. Несмотря на зыбкость самого понятия, именно предыдущее циничное утверждение обнаружится, если покопаться почти в любой счастливой ситуации.
Я лежу на спине, на горячих в меру плоских камнях. Глаза закрыты. Но что могут жалкие кожистые перепонки против могучего южного солнца? Оно легко пронизывает их мягким оранжевым светом, равномерно усеянными тысячами мелко дрожащих бордовых зернышек. На этом изысканном фоне немедленно возникло и задергалось странное ажурное создание, напоминающее инфузорию из учебника биологии. При попытке его рассмотреть, простейшее поплыло вниз, издевательски опережая взгляд, пока не исчезло, а наверху тут же объявилось другое точно такое же. Я даже расстроился (почему я не могу его разглядеть) и принялся увлеченно гоняться внутренним взором за одноклеточным, пока не поймал, но не его, а себя за этим постыдным занятием.
- Расслабься, дурачок, - приказал я себе, - все б тебе за кем-нибудь гоняться. Уймись, старина, отдохни.
На этом месте я уснул. Нет, не умею я отдыхать!
Проснулся, как мне показалось, от крика чаек, но нечленораздельный вначале клекот вдруг обрел неприятный смысл, им оказался поток яростной брани. Несколько голосов на все лады поливали некую неизвестную мне Таньку, но в чем именно она провинилась, из контекста было неясно.
- Не вмешивайся, лежи и загорай, - сказал я себе строго и... открыл глаза. Невдалеке бесновалась группа молодежи, в центре которой, как символ отчаяния, смешно растопырив руки, стояла красная как рак и чрезвычайно полненькая девица (по-видимому, Танька), у ног ее расплывался жирной кляксой мокрый бесформенный рюкзак. Группа явно намеревалась расправиться с несчастной. Та же мысль, видимо, пришла и Жене, потому что он лениво встал и направился в эпицентр скандала. Я поспешил за ним.
Бесноватой группой оказались нищие студенты-художники из суриковского училища. Пользуясь штилем, они огибали мыс вброд, а Таньке было доверено тащить самый легкий, но одновременно самый ценный рюкзак с тысячью сигарет <Прима>, причем россыпью, причем добытых (читай украденных) непосредственно с фабрики <Дукат>. Неуклюжая Танька, естественно, поскользнулась и, естественно, окунула драгоценный рюкзак в морскую воду, и, естественно, вся группа поголовно курящих студентов осталась без сигарет на долгие две недели. Теперь на их в целом интеллигентных лицах была нарисована неподдельная злоба и отчаяние. Страсти накалялись и грозили перерасти в рукоприкладство.
Как я уже докладывал, Женя по жизни молчун, но когда он открывал рот... И он его открыл, и обстоятельно разъяснил народу, что сигареты легко высушить на солнце и что на вкусовых качествах <Примы> это никак не отразится. Женя всегда убедителен, даже когда молчит, даже когда врет, и особенно когда во спасение. Все тут же успокоились и принялись раскладывать раскисшие <макаронины> на горячую гальку. Через полчаса пляж на десятки метров вокруг обезображен кривыми рядами желтых неприятных палочек и приобрел вид помойки, а компания расположилась тут же - стеречь хабар.
Первые безуспешные попытки закурить <макароны> начались уже к вечеру, а через два дня, когда табак удалось наконец поджечь, выяснилось, что морская вода произвела в нем печальные и необратимые изменения. Проще говоря, сушеный кизяк в сравнении с подмоченной <Примой> был тем же, что <Золотое руно> в сравнении с махрой. Но... к этому времени Женя уже ходил в любимчиках у всей группы, а привыкнуть, как оказалось, бедный студент способен ко всему. Я тогда и не догадывался, что некоторые из этих ребят надолго станут нашими друзьями.
Танька - дура
Танька шла по мелководью,
Танька шлепнулась на Ж....
Окунула Танька в воду
Десять сотен сигарет.
Все застыли от испуга,
а потом как заорут:
<Танька - дура, Танька - дура!>
Светит Танечке капут.
Глупо хлопает глазами
сто пятнадцать килограмм.
Злобно кривится губами
извращенец и гурман.
Все понятно в этой драме -
поругают и простят.
Сушит желтыми рядами
Танька <Приму> для ребят.
По мере знакомства группа стала распадаться на отдельные и весьма примечательные личности.
Уже знакомая нам Танька, она же Таня. Умная и, по слухам, талантливая художница, необычайно добрая, но обремененная бесчисленными комплексами.
Гена - ее бойфренд. Худой и гибкий как глист-абстракционист. Периодически принимал немыслимые с точки зрения элементарного равновесия позы и надолго в них застывал, покачиваясь как кобра. К его тонкому умному лицу прочно приклеилась блудливая полуулыбка, которая временами без перехода вдруг превращалась в неприятный крысиный оскал.
Серега - вожак стаи - станковая живопись. Коренастый блондин с упрямым чубом, постоянно спадавшим на правый глаз, от которого он отбивался мощными рывками головы. Характер правильный. Приволок неплохую гитару, на которой играл решительно и просто - Высоцкого, Кима, дворовые.
Оля - невысокая ладная брюнетка с правильными чертами лица и правильной интеллигентной речью. Основная хозяйка компании.
Климентий - невысокий, рыхлый, лохматый очкарик. По мнению компании, все и всегда делал не так. Голос робкий и всегда оправдывающийся. Женщины им помыкают.
- Климе-е-е-нтий, - слышится отовсюду, - ну, где же ты? Вот ты всегда так... Ну, сходил бы... Ну, вот что ты прине-е-е-с... Ну, неси назад... Климе-е-е-нтий...
Рая - не красавица, но обладательница ярко-выраженного женского начала. Гибкая, лицо неуловимо переменчивое. Раздета в крайне рискованный купальник. Хохотала как сумасшедшая, читая на пляже платоновский <Котлован>. Сразу положила большой влажный глаз на Женю. Или мне показалось?
Марина - неземное создание белесого цвета и неопределенной формы, как будто выпавшее со страниц доброй детской сказки, - заметно старше других. Беленькие волосики венчиком клубились над круглым приветливым лицом. Несмотря на небольшой возраст, производила стойкое впечатление мудрой святочной старушки.
Виктор - молчаливый, но необычайно рукодельный кореец. Готовил рис и хе, рис и хе. Нет, еще - хе и рис.
Остается лишь удивляться прихоти Провидения, собравшего вместе столь разношерстную компанию. Кстати, в этот паноптикум можно добавить и нас с Женей, поскольку с первого же дня мы органично влились в коллектив на почве соседства, гитары, зеленух и тяготения полов.
Пришло время описать приютившее нас Третье ущелье. Это метров триста галечного пляжа, зажатого между двумя высокими горными отрогами. Это тенистый платановый лес и мощный родник - естественный магнит, притягивавший однополюсную молодежь со всего Союза. Это древняя густо разрисованная арка на берегу - памятник бескультурью и несостоявшейся железной дороге, к которой относился недоделанный туннель. На сотни метров от берега все удобные стоянки (которых, к счастью, было немного) заполнены разноцветными палатками, кострами, дровами и прочей хозяйственной суетой. Ощущение затянувшегося КСП-шного слета усиливалось звоном гитар и перманентным кашлем топоров.
Ощущение перемещения
Повис над дымною поляной
неясный шум дружины пьяной
вином весны.
Звенят гитары повсеместно.
Поют где гнусно, где прелестно
рабы струны.
Между палаток вьются тени
веселых, грязных привидений
и комаров.
Здесь берегут и ценят моду
На коммунальную свободу
вокруг костров.
Сижу с гитарою на сцене,
как жук навозный в хризантеме,
а в горле ком.
За мною горы Киловатов,
внизу шумит толпа приматов -
все под хмельком.
Я начал робко поначалу
(пока душа не зазвучала)
свою <Свирель>.
Запястья судорога сводила
и мысль одна меня сверлила:
<Уйди отсель>.
Но хаотичное движение
и непонятное броженье
вдруг улеглось.
И лагерь странно колыхнулся,
и к сцене тихо потянулся
со всех концов.
Я увидал в глазах вниманье
и интерес, и пониманье.
Нет, я не сплю.
Мой голос стал как будто громче,
а нерв стиха забился звонче.
Сижу, пою.
Я спел <Свирель> и начал <Сэра>,
и лица сразу стали серы.
Пошел отток.
Толпа рассеялась мгновенно,
хоть пел я очень вдохновенно.
Народ жесток.
Потом мне часто приходилось
впадать и в милость и в немилость,
но я - не нищ.
Во мне осталось ощущенье,
что вызвал я перемещение
десятков тыщ.

(Окончание следует)



Валерий ФОМЕНКО,
житель нашего города, предприниматель и путешественник

Версия для печати

Зарегистрируйтесь чтобы прокомментировать новость