Мелихово. Фестиваль. Ефремов

Он не оставил после себя мемуаров. Ему было не до них. Он жил, играл, ставил, дышал полной грудью, хотя именно дышать в последние годы ему было тяжело. Как написал один из близких ему людей, “невозможно представить его за письменным столом, сочиняющим книгу про себя”.  Олег Николаевич Ефремов был до мозга костей русским человеком, мужиком, и ничто мужицкое  ему не было чуждо.

Перечитываю замечательную книгу, в которой зафиксированы все “эпохи” жизни Мастера и поражаюсь тому, сколько событий вместила в себя его непростая  жизнь. В ней написано: “жизнеописание одного режиссера становится неотделимым от истории русского театра второй половины ХХ века”. Но при этом, эту жизнь он ощущал, “как  цепочку беспрерывных конфликтов, из которых не было благополучного исхода”. В последние годы одним из часто употребляемых им словечек было “безвыходно”…

Но в середине 50-х  он и те, кто создавал вместе с ним «Современник», такое слово не употребляли. У них в ходу было другое, более близкое к народному фольклору словосочетание: “А х.ли?!” В том смысле, что - все нипочем. И они во главе со своим молодым учителем пытались разрушить “весь мир насилия” старого театра. Главным их оппонентом был “заскорузлый” МХАТ, который “оглох в своем академическом величии”. В 1960-м они сыграли один из самых своих блистательных спектаклей – “Голый король”. Как пишут театроведы: “Актеры “Современника” сыграли сказку Е. Шварца с отвагой канатоходцев над пропастью”. Потому что их министры и короли были очень похожи на разъезжающих в “членовозах” партийно-советских политических идолов. Олег Николаевич говорил потом: “Как только наверху снимали, он тут же приходил смотреть “Голого короля”. Шепилов, например… Хрущев тоже смотрел. Да, еще Георгий Константинович Жуков был. Очень смеялся”.

Он ставил и взахлеб играл. Театралам не забыть его Николая 1 в “Декабристах” Л. Зорина. Сам Ефремов говорил про своего царя: “Я хотел показать его актером-виртуозом. Он перебегал от одного арестованного к другому и к каждому находил свой ключ: “раскалывал”, страдал, плакал, гневался – актерская природа…” Во втором спектакле этой трилогии – “Народовольцах” он сыграл жертву – Желябова. Говорил: “Я настолько жил этой темой, что мог сыграть кого угодно”. В третьей части – “Большевиках”, правда, уже не играл…

27 августа 1970 года министр культуры Фурцева представила его труппе МХАТа. “Представление было очень коротким. Потом мы сразу все пошли читать пьесу, которую я принес – “Дульсинея Тобосская” А. Володина”. Рыцарь печального образа стал началом его мхатовской биографии. Потом были Горький, Рощин, Заградник, Гельман, Зорин, Вампилов, Шатров и, конечно, Чехов. Сам он играл Пушкина, Астрова, Зилова, бригадира Потапова, Генделя, Мольера. Про последнего говорил: “Я играл прежде всего жизнь актера, а не писателя, жизнь руководителя театра. Все дело в этой самой вечной актерской, комедиантской судьбе…” В последние годы он играл только Бориса Годунова. “Мне важно было, как в такую стихию свободы, Смутного времени, вдруг человек хочет все-таки что-то хорошее сделать, а все время его останавливают, мешают… И все не получается”.

В подмосковной усадьбе А.П. Чехова «Мелихово», где уже 75 лет принимает своих посетителей Государственный музей-заповедник, практически каждый год на Международном театральном фестивале «Мелиховская весна» 24 мая в день памяти О.Н. Ефремова встречаются друзья и соратники выдающегося человека, великого русского актера и режиссера. Так было и в этом году. Днем фестивальные страсти были немного угашены, и в одном из огромных деревянных срубов, который раньше выполнял функции риги, собрались на чаепитие замечательные люди – родственники, коллеги, последователи О.Н. Ефремова и простые зрители, которым дорога его память. На этом чаепитии не было панегириков и высокопарных речей. Напротив, все было буднично, а порой даже очень забавно. На огромном экране плазменного телевизора демонстрировались кадры из фильмов и спектаклей с участием Олега Николаевича, в том числе, по одному из самых смешных рассказов А.П. Чехова «На чужбине», который в самом начале и задал тон этой дружеской встрече. Кроме того, это чаепитие не могло стать патетическим вечером воспоминаний, потому что на него приехал вечный «возмутитель спокойствия», сын Олега Николаевича Михаил Олегович  Ефремов и восходящая звезда отечественного кино и театра Никита Михайлович – внук прославленного деда. Приехал также известный драматург Александр Исаакович Гельман, долго работавший с О.Н. Ефремовым, который поставил семь его пьес.

Начал чаепитие директор фестиваля, главный режиссер Мелиховского театра «Чеховская студия» Владимир Байчер, который сказал: «Олег Николаевич во всех отношениях был человеком абсолютно чеховским. Прежде всего, с точки зрения своего внутреннего состава. Он очень любил Мелихово. У него здесь была даже комнатка, он приезжал сюда каждое лето и проводил здесь хотя бы несколько дней. Последний раз он приехал 20 мая 2000 года. А через четыре дня умер. Он здесь снимал кино, читал. В 1997 году мы проводили здесь большую летнюю театральную школу. Я его попросил провести мастер-класс. Он поморщился и ответил, что делать этого не будет. И тут мне пришла в голову неожиданная счастливая мысль: я его спросил: «А могли бы вы провести со слушателями школы экскурсию по Мелихову?» Он к моему удивлению согласился, и повел на экскурсию большую группу, в которой были и иностранцы.  Причем, он не только провел их по всем памятным местам, но даже читал для них произведения Чехова. Это было незабываемо!

И еще одно воспоминание. В 1993 году в Москву приехал соратник Михаила Чехова - русский актер, живший за границей, Георгий Жданов, который в доме-музее К.С. Станиславского проводил (опять же ) мастер-класс по методу М. Чехова. На одно из занятий пришел Олег Николаевич, который, смотрел и слушал с большим интересом. После занятия Г. Жданов предложил слушателям сделать этюд. Неожиданно вызвался Олег Николаевич. И стал делать! Меня абсолютно поразило то, что он работал по-настоящему, а не демонстрировал какой-то жест в адрес гостя. Ему было интересно, и он вышел для того, чтобы попробовать выполнить ту задачу, которую поставил перед ним другой режиссер! И на глазах у всей театральной публики, не смущаясь, он, как студент, честно выполнял упражнения. Я думаю, что это очень хорошо характеризовало масштаб человека».

Потом слово было предоставлено Михаилу Олеговичу Ефремову, который вначале прочитал серьезное и печальное стихотворение Александра Гельмана памяти О.Н. Ефремова. Но потом предупредил, что никаких серьезных разговоров и патетических воспоминаний от него ждать не следует. Так и получилось. Михаил Олегович много шутил, и какие-то забавные устные «мемуары» сына об отце заставляли зал хохотать. Ему задавали вопросы, и он старался на них отвечать достаточно исчерпывающе.

На вопрос о том, каковы были взаимоотношения отца и сына, когда они становились режиссером и актером, М.О. ответил, что Олег Николаевич (именно так сын называл отца на этом чаепитии) был к нему строже, чем к другим. «Помню, мы репетировали с ним сцену в спектакле «Олень и шалашовка» по Солженицыну. Я ввелся на роль начальника лагеря. Там был такой эпизод: этот начальник просыпается с похмелья и понимает, что потерял пистолет. Я в этой сцене немножечко суетился. А Олег Николаевич мне сказал: «Куда ты торопишься? Ты же с похмееельяяяя!» И показал, как это надо играть: мрачно, серьезно и тягуче. А я ему ответил: «У тебя, может быть, такое похмелье, а у меня – другое: нервное и быстрое!» Так и сыграл. А Александр Исаевич сказал потом, что я комиковал».

А говоря об О.Н Ефремове, как актере, М.О.рассказал: «Вспоминаю случай, как однажды мы с моим ныне покойным другом Сережей Шкаликовым решили пойти посмотреть, как Олег Ефремов и Иннокентий Смоктуновский будут играть Астрова и Войницкого в «Дяде Ване». Наш настрой был несколько ироническим, поскольку актерам было уже за 60: первому - 62 года, а второму - 63. Ну и каждый из нас двоих думал про себя: вот если бы мы вышли на сцену в этих ролях, это было бы – да! Но на первых же минутах челюсти у нас отвисли и находились в таком положении до самого конца спектакля …»

Зашел разговор о том, в чем состояла режиссура О.Н. Ефремова. Михаил Олегович сказал, что он вообще не может объяснить, в чем состояла эта режиссура. «Это были в основном какие-то длинные разговоры. Однажды мы с Олегом Николаевичем приехали в Валентиновку и долго гуляли. Он рассказал мне историю о том, что, когда «Чайка» провалилась в Александринке, Чехов вышел в Москве из поезда и забыл багаж. А багажа было полвагона! Забыл, потому что был сосредоточен на этой ситуации. И до всего остального ему не было дела. И Олег Николаевич мне говорил, что Треплев, которого я тогда репетировал, находится в начале пьесы в таком же состоянии. Он сосредоточен только на своем спектакле. И даже Нина его волнует меньше. Эта прогулка стала нашей единственной репетицией «Чайки».

Присутствующие, конечно же, не могли не спросить Михаила Олеговича о методах воспитания его отца. Ответ был такой: «Серьезных воспитательных разговоров между отцом и сыном не было. Если я об этом начну рассказывать, вы умрете со смеху. Как-то раз он сел на кухне и решил начать меня воспитывать. А я не мог без смеха это слушать и убежал. Он воскликнул: «Что с ним случилось, он плачет?!» А я рыдал от смеха!  Он был очень добрый человек. Когда он уезжал за границу, мы с сестрой Настей писали ему списки, что надо привезти. Причем, по 15 экземпляров, рассовывая их по разным карманам и в разные сумки. И даже вырезали из журналов фото, чтобы он имел представление о том, что именно надо привезти. И надо отдать ему должное, что привозил он все вещи абсолютно точно по нашим размерам. А однажды привез Насте шубу.  Но потом выяснилось, что купил он ее в Москве в «Березке», потому что, будучи за границей, забыл это сделать.

Я его вспоминаю очень добрым. Не могу представить его кричащим, унижающим другого человека. Хотя видел кадры раздела МХАТа, на которых он был очень возбужден. Тогда он очень переживал, потому что МХАТ был делом его жизни. Когда я начал «Современник-2», он ходил на наши спектакли. Л.В. Максакова как-то раз даже сказала, что у отца Ефремова родился сын Любимов. А посмотрев «Тень», он сказал: «Ну, вот, ты теперь понимаешь, что такое атмосфера!» О его отношении к этому делу свидетельствует то, что, когда «Современник-2» закончился, он взял в театр из нашей команды восемь человек и сразу дал нам пьесу!»

На вопрос, обсуждали ли они с Олегом Николаевичем будущее Никиты, Михаил Олегович ответил , смеясь: «Нет! Мы и мое будущее не обсуждали! Н, может быть, он и мечтал о чем-то. Но никогда об этом не рассказывал».

М.О. Ефремов сказал также, что его сестра, театральный критик Анастасия Ефремова делает фестиваль «Постефремовское пространство», который в этом году пройдет в Мелихове с 21 сентября по 1 октября. «На него приедут разные театры из России, и может быть, из других стран. Так что спасибо Мелихову за то, что предоставили возможность провести этот фестиваль на территории Музея-заповедника. Надеюсь, что спектакли будут достойными».

Следующим выступил замечательный драматург Александр Исаакович Гельман. Начал он свои воспоминания с разговора о А.П. Чехове. Интересная статья о правилах безопасности перед сдачей анализов на наличие ТГК в организме и как обмануть тест на марихуану - лайфкак для гроверов.

«Я присутствовал на репетициях Олега Николаевича по пьесам Рощина, Шатрова и Чехова. Ну и на своих тоже, конечно. И разница в отношении к репетициям была значительная. К репетициям по пьесам Чехова Олег Николаевич готовился более серьезно. Это были очень интересные репетиции, по-настоящему академические. Он очень вдумчиво подходил к постановкам его пьес. Причина, наверное, состояла в том, что он очень любил чеховское время и жизнь тех людей. К репетициям современных пьес, в том числе моих, он относился немножко иначе. На них он был более уверен, у него возникало меньше вопросов к автору, чем к Чехову. Мы с ним говорили, что Чехов мечтал о том, как люди будут жить в будущем. Олег спрашивал: «Неужели он не понимал, что в  будущем будет только хуже?!» Я считал, что Чехов так не считал, и думал, что через 100 лет все будет прекрасно. А Ефремов говорил: «Нет, я считаю, что он видел, что будущее мрачно. Но он просто жалел читателей и зрителей».  И теперь я думаю, что Олег был глубже в своих оценках, чем я. Помню еще один разговор о Чехове. Мы сидели с Рощиным. И Олег нас спросил: «Чему посвящено все творчество Чехова?» Я ответил, что главная мысль и чувство Чехова состоит в том, что люди знают, что такое счастье, им кажется, что оно возможно, но они не умеют быть счастливыми. Ефремову не понравилась эта трактовка. Он был очень расстроен и даже приуныл. Ему очень хотелось, чтобы творчество Чехова внушало уверенность в будущем. И помогало человеку жить. А не давило на человека и не лишало его сил».

Очень интересно А.И. Гельман рассказал о перипетиях, связанных с постановкой во МХАТе его пьесы «Скамейка».

«С этой пьесой были серьезные приключения. События развивались так. Я прочитал на труппе пьесу. Она понравилась и актерам, и Олегу. Он решил ее ставить. Но тогда план всех постановок МХАТа утверждал Минкульт СССР. И «Скамейку» министерство не утвердило. Олег позвонил помощнику министра и попросил дать прочитать пьесу Демичеву. Тот читал целый месяц. Потом из секретариата позвонили и сказали, что он готов встретиться. Но только с Олегом Николаевичем, т.е. без меня. Но упрямый Ефремов взял меня с собой, и Демичев вынужден был принять нас двоих. Они поговорили о каких-то хозяйственных делах во МХАТе, потом Демичев придвинул к себе папку с пьесой, причем, так, что было понятно, что она ему очень не нравится. И сказал Ефремову, что это плохая пьеса, что она – о проститутке. И что МХАТ не должен показывать на своей сцене таких людей. Ефремов ответил, что он прочитал пьесу иначе. И что она интересная. И говорит: «Петр Нилович, вы свои замечания напишите, а мы подумаем, может быть, что-то изменим. Но я хочу ставить эту пьесу». Демичев помялся, но пообещал передать помощнику свои замечания. При этом, он совершенно не смотрел на меня, а разговаривал только с Олегом. Через месяц нас пригласил замминистра Зайцев, который почему-то обращался только ко мне, как бы не замечая Ефремова. Видимо он хотел уговорить меня, чтобы я понял, что пьесу ставить нельзя. Он мне сказал «Вы, Александр Исаакович, замечательный драматург. Но даже у таких драматургов бывает брак. Но вы еще напишете прекрасные пьесы, мы в этом уверены».  Олег возразил, что уже назначил на роли Доронину и Табакова!

Но Зайцев был неумолим: мало ли что назначил! Мы вышли из министерства в отвратительном настроении, даже пошли в кафе  и немножко выпили. Я решил, что все кончилось, спектакля не будет. Но Олег был необыкновенно упорный человек. Если ему хотелось что-то поставить, он практически всегда добивался своего. Он пригласил Доронину и говорит ей: «Таня, завтра к 8 утра пойдешь в кабинет Демичева. Не надо записываться, просто приди и сядь в приемной. Он тебя примет. И скажи, что вам с Табаковым нравится пьеса, и вы хотите ее сыграть. Пообещай, что мы его пригласим на премьеру, и если ему не понравится, то мы играть не будем». Татьяна Доронина блестяще справилась с возложенной на нее обязанностью, и Демичев разрешил репетировать! На премьере ему пьеса все же не понравилась, но спектакль запрещать он не стал. После этого пьесу разрешили ставить и в других театрах.

На чаепитии зашел разговор о том, как удавалось Олегу Николаевичу быть творческим человеком и, при этом, руководить главным театром страны, а, значит, вращаться в государственной системе. Александр Гельман сказал:

«Нельзя сказать, что Олег  был совсем не государственным человеком. Он был свободным человеком в несвободной стране. Но умел ориентироваться в системе. Был умным, хитрым, умелым, ловким государственным человеком.  И был уверен, что может всего добиться. Но давление на него со стороны системы было тяжелым и мерзким. Но особенность Олега Ефремова состояла в том, что он никогда не сдавался перед таким давлением! Двойственное состояние в тогдашнем театре было очень тяжелым. Олег ненавидел тот режим, который существовал. Но, при этом, он был Героем социалистического труда, Лауреатом Государственной премии СССР. Так что ситуация была сложнейшая, прежде всего, для человеческой психики, когда человек должен был быть одновременно и нормальным и не нормальным, и  вынужден был идти на компромиссы, чтобы продолжать работать. И некоторые театры в тех условиях делали многое для того, чтобы разбудить гражданское самосознание общества. Ефремов был замечателен тем, что он в этой обстановке не терял ни себя, ни своих творческих устремлений. Это была тяжелейшая миссия! Да еще добавьте те конфликты внутри театра, которые свалились на его голову. Могу сказать точно: если бы не Ефремов, мои пьесы никогда бы не были поставлены. Мне просто очень повезло». 

В этом месте в разговор вновь вступил Михаил Олегович. Он сказал: «Олег Николаевич умел совершать наезды на начальников, используя свое влияние и актерское мастерство. Мне рассказывали свидетели, как он мог  тому же Демичеву сказать своим баском: «Ну, что, запрещаем пьесу?! Прекрааасно!» И это было неотразимо! Потом, уже времена перестройки на день рождения к Олегу Николаевичу пришел М.С. Горбачев и спросил: «Олег, а ты смог бы работать, например, Президентом?» Олег Николаевич  ответил: «А чего тут мочь-то: напряг всех и руководи!» Кстати, он продолжал дружить с Михаилом Сергеевичем даже после того, как его сняли. А к Ельцину у него было не очень хорошее отношение. Как, наверное, и у Ельцина к нему. А когда начались новые веяния, в том числе, коммерциализация искусства, он считал ниже своего достоинства заниматься этим. И даже осадил меня, когда я стал что-то делать в этом плане. Поэтому находящиеся тогда возле него в театре люди обводили его вокруг пальца. Теперь я понимаю, что он был прав, не желая этим заниматься. Потому что «не царское» это дело! Он, конечно, смотрел программу «Время» и был настроен мрачно по поводу того, что происходит. Не могу сказать, что у него был ответ, как быть».

Заслуженный артист России, ведущий актер Мелиховского театра «Чеховская студия» Ю.И. Голышев, также рассказал о встречах с О.Н. Ефремовым.

«Думаю, что нет такого человека, работавшего  в театре, который избежал бы воздействия Олега Николаевича. Все мы попали под его мощнейшее «облучение». И те короткие пересечения, которые случились с ним в жизни, абсолютно «несмываемы» из памяти. Я работал в театре им. М.Н. Ермоловой, и в начале 70-х годов мы поставили две одноактные американские пьесы «Что случилось в зоопарке» Эдварда Олби и «Машинистки» Мюррея Жизгела. Мы их разыграли и показали в Доме актера. Не ожидали, что будет такой наплыв народа. Был там и Олег Николаевич. После спектакля он грустно спросил нас: «Как вы думаете, ребята, доживем ли мы когда-нибудь до того времени, когда это можно будет играть официально?!» И, узнав, что режиссерами спектакля были мой друг Герман Энтин и я, сказал нам: «Вам надо идти в режиссуру. Я буду курс набирать курс, приходите!» Спросил меня, пойду ли я? Я ответил, что управлять процессом не способен, а как  исполнитель – пожалуйста. Потом спустя некоторое время Е.Н. Лазарев – замечательный артист театра им. Вл. Маяковского – начал организовывать новый театр. Я был в его команде. Решили не мелочиться и поставить «Гамлета». Лазарев решил посоветоваться с Олегом Николаевичем, как создавать театр. Он с ним встретился и договорился, что тот придет поговорить с нами. Мы собрались в Доме актера, и тут его «прорвало». Целый час он говорил о том, что это такое – создать театр! И рассказал о случае, что ему не давали ставить какую-то пьесу, может быть, даже  «Заседание парткома». Как быть, когда министерство, горком и т.д. запрещают?! И разрешить может только какое-то высшее лицо. И он рассказал, что на какую-то номенклатурную пьянку-гулянку на всякий случай взял с собой и положил  в карман заявление. Его на фуршете увидел кто-то из партийных тузов. Может быть, это был тогдашний комсомольский начальник Павлов. И говорит: «Олег, ты что такой грустный? Давай выпьем!» Олег Николаевич пожаловался, что ему запрещают ставить спектакль. Тот спрашивает: а что же, мол, делать? Олег Николаевич отвечает: «Только ты, настоящий боец и вожак  можешь разрешить!» И дает ему заявление. Тот кричит: «Ручка есть? Давай подпишу!» И пьесу разрешили! Олег Николаевич нас спрашивает: «А вы способны на это?! А ведь придется, в этой жизни иначе нельзя!» И еще одно воспоминание. Мы вместе с Олегом Николаевичем были на похоронах И.В. Ильинского, у которого я учился. И когда мы встретились в курилке, он сказал: «Вот – идеальная актерская судьба: начать с комика немого кино, а в конце жизни сыграть Льва Толстого! А когда я слушал, как Игорь Владимирович читал «Старосветских помещиков», я рыдал. И все это в одном человеке!»

В одном из последних интервью Олег Николаевич с присущим ему юмором сказал: “Про  меня же всегда писали и говорили: какой же он работоспособный, трехжильный, четырехжильный, не зная одного – что я очень ленив, ленив просто. Я работаю для того, чтобы, наконец, это сделать, чтобы потом ничего не делать…”

Павел Подкладов

Использованы материалы книги “Олег Ефремов”. О театре и о себе”.

Фото Галины Фесенко и из архивов семьи.